Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы прирожденный адвокат, — с усмешкой подхвалил Андрей Сидорович, после чего попытался зашагнуть в пределы заминированной зоны: — Ну, а что там за любовные приключения у вашего подчиненного? И не эта ли особа явилась яблоком раздора?
Нет, сюда посторонним вход был заказан. Естественно, в лоб политруку такое не брякнешь, отговорился тем, что Николай, подобно всем сибирякам, а тем более таежникам, закрома души держит на запоре. Сказал еще, что не такой он человек, чтобы опуститься до приключений.
Каких-либо приключений там и на самом деле бог не допустил, просто зарделось меж двоими нечто, для самих еще не до конца внятное, — Коля носил это в себе на цыпочках, боясь расплескать.
Мы с Костей Сизых стали единственными людьми, кому позволялось задавать на данную тему вопросы. Самого общего, ясное дело, характера. Да и то лишь потому, чю Николаю приходилось каждый день отпрашиваться. Точнее, каждый вечер.
Началось все на лесной дороге между Можайском и нашим становищем — там, где санинструктор потребовал выбросить из санитарной повозки убитую немцами женщину. Освободить повозку, как он выразился, от падали. Мы с Колей остались тогда у трупа, помогли девушке и ее брату предать тело матери земле. Под той самой березой, под которую чудом не угодил я сам.
После похорон Коля проводил их, брата и сестру, до деревни. И задержался там. До ночи. И назавтра навестил. И еще раз. И еще...
Примечательный у нас с ним составился разговор. Мне представилось правомерным поинтересоваться, на что расходует время мой боец, отлучаясь из расположения части. Притом, под мою единоличную ответственность. Коля долго молчал, но все же выдавил, взбугрив желваки:
— Голодовали они зиму... Пойдем с Нюрой погулять, сколько-то походим, Нюра устанет... И сидеть устает... В сенцах у них топчан, она приляжет, а я скукожусь на скамеечке — махохонькая такая скамеечка, — возьму ее руки и дышу на них, грею...
— А потом?
— Руки грею — они все время почему-то стынут у нее — и рассказываю про тайгу про свою. Шепотом, чтобы тетку в доме не потревожить...
— А что она?
— Тетка-то?
— Нюра твоя, она-то что?
— Следом и она починает рассказывать. Я ей принесу свою пайку сухарей, она хрумкает потихоньку и рассказывает. Тоже шепотом. Досталось им тут...
— А дальше-то что?
— Она рассказывает спервоначалу частоколом, слова теснятся, налазиют друг на дружку, а сколько-то погодя городьба редеть начинает: скажет слово — замолчит, скажет — замолчит... И так провалится в сон.
— А ты?
— Сижу, на руки ей дышу. Спина вот только немеет, скамеечка больно низенькая... Сколько-то погодя Нюра очнется, опять говорим.
— Ну, и...
— Чего «и»?
— Ну, поцеловались хотя бы?
— Так когда целоваться-то! Там — рассвет, в часть бежать скорей надо...
Как было подпустить к такому постороннего! Пусть даже этот посторонний — политрук.
К чести Андрея Сидоровича, он понял меня правильно, снял осаду. А напоследок поделился:
— Вообще-то настроение в штабе, как я понял, не давать делу громкий ход. Не доводить до трибунала. Но для этого необходимо, чтобы виновник скандала попросил у потерпевшего прощения, а тот, в свою очередь, отозвал рапорт.
Мне подумалось, Колю настроить на такой шаг еще можно попытаться, хотя прежде, конечно, надо выяснить, из-за чего сыр-бор, а вот на какой козе к санинструктору подъехать, сам черт не знает. Сказал об этом политруку.
— Давайте так, — предложил он, — Круглова я возьму на себя, тем более, успел тут с ним подзнакомиться во время моей госпитализации, а вы поищите подходы к драчуну.
На том расстались. Однако побыть одному, собраться с мыслями не удалось: вновь явился Костя Сизых.
— Радуйся: опять овсянка на ужин, — придвинул мне котелок. — Зато вместо сухарей старшина где-то свежим хлебом разжился. Ты понюхай, прямо домашней выпечки!
У Кости такое в характере — заботиться обо всех и каждом, но сейчас, я понимал, ему понадобилось заделье: не терпелось выспросить, какой информацией обогатил меня политрук. Узнав, что в роли потерпевшего оказался санинструктор, Костя не удивился:
— Почему-то так и подумал, между прочим. Только не могу вычислить, где они пересеклись. И какая девица замешалась. Нюра отпадает, это однозначно. Она только вспомнит про этого идола, ее колотить начинает.
Рассказал Косте и о поручении Андрея Сидоровича поискать подходы к Николаю.
— Считаю, и тебе надо подключиться, вдвоем, глядишь, и уломаем.
Костя, однако, не проявил энтузиазма:
— Если, к примеру, поставить на его место меня, я выбрал бы трибунал. Однозначно. Но попробовать можно, вдруг да и отведем беду, — тут же поднялся (я решил, в сон потянуло), взял с обычным своим шутовски-серьезным видом под козырек: — К исполнению принято!
У меня и мысли не возникло, что за спиною последней фразы уже народилось намерение тотчас и приступить к этому самому исполнению, не возникло мысли, хотя не раз убеждался: наш Костя скор и на решения, и на действие. Вспомнил об этом наутро, с первыми лучами солнца, когда он, растолкав меня, выпалил:
— Бесполезно, Колька на поклон к этому идолу не пойдет!
Я протер глаза, взял у него изо рта дымящуюся самокрутку, затянулся.
— Сорока на хвосте принесла?
— Сам сейчас от него, всю ночь проговорили.
— Его выпустили из-под стражи? Чего же не привел?
— В танке он. Как сидел, так и сидит, с крысами воюет.
— Но...
— Я к нему смотался. В танк забраться не удалось, через смотровую щель механика-водителя перекликались.
— А что же часовой?
— Спит, чего еще ему делать. Арестованный ведь не сбежит.
Что я мог сказать? Молча пожал ему руку, стал одеваться. Костя тем временем принялся разматывать клубок событий, о каких узнал в продолжение бессонной ночи.
В сердцевине клубка, у начала ниточки нежданно-негаданно обозначилась фигура сельской фельдшерицы, задумавшей возродить существовавший до войны медпункт. Требовались какие-никакие медикаменты, термометры, шприцы, перевязочный материал. Куда было сунуться? Раньше всего подумала о воинской части, расположившейся в лесу неподалеку от их деревни. Стала советоваться с бойцом, который зачастил к племяннице. Тот, недолго думая, вывел на капитана Утемова, заверив: капитан из тех людей, которые способны поделиться последним.
Куда потянулась ниточка от капитана, не составляло большого труда догадаться: капитан обратился за помощью в медико-санитарный батальон бригады, откомандировав туда нашего Антона Круглова. Не составляло и труда догадаться теперь, что фельдшерицей оказалась Нюрина тетка,
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза