НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках - Кадзуо Исигуро
- Дата:08.05.2024
- Категория: Проза / Современная проза
- Название: НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
- Автор: Кадзуо Исигуро
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кадзуо Исигуро
НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
Звезда эстрады
В то утро — весна в Венеции только-только начиналась — я разглядел среди сидевших туристов Тони Гарднера. Мы целиком отработали первую неделю на площади: это было, сознаться, настоящим облегчением после того, как долгими часами приходилось играть в душной глубине кафе, загораживая дорогу посетителям, если те направлялись к лестнице. В то утро дул свежий ветерок, тент вокруг нас то и дело хлопал, но все мы чувствовали себя на взводе, так что, думаю, это сказалось и на нашей музыке.
Говорю так, будто я и впрямь постоянно играю в каком-то оркестре, А на самом деле я из тех «цыган» (так нас называют музыканты), которые кочуют по площади, пособляя, если нужно, то одному, то другому ансамблю в трех местных кафе. Чаще всего играю здесь, в кафе «Лавена», а бывает, в хлопотливый денек, пристроюсь к парням в «Кваддри», перейду на подмогу во «Флориан» — и через площадь вернусь обратно в «Лавену». Я в ладах со всеми, где только ни приткнусь, — с официантами тоже, и в любом другом городе уж точно бы закрепился на одном месте. Но тут, в городе, помешанном на прошлом и на традициях, все шиворот-навыворот. Гитаристы вообще-то желанны повсюду. Но здесь? Что, гитара?! Владельцы кафе сразу настораживаются. Нет, гитара — это больно уж современно, туристам она не по нраву. Осенью я обзавелся старинной джазовой гитарой с овальным резонаторным отверстием, на какой мог бы играть Джанго Рейнхардт[1], и с ней за рок-музыканта меня мало кто примет. Стало чуточку полегче, но хозяевам кафе все равно не угодить. Дело в том, что если ты гитарист — будь хоть самим Джо Пассом[2], а на этой площади прописаться тебе не дадут.
Тут еще вмешивается такая малость: я не итальянец — и уж тем более не венецианец. Та же история и с верзилой чехом, который играет на альтовом саксофоне. Нас хорошо принимают, музыканты всегда в нас нуждаются, но вот официально мы вроде как не в списке. Играйте и молчите себе в тряпочку — иного от владельцев кафе и не услышишь. Тогда, мол, туристам не разобрать, что вы не итальянцы. Оденьтесь поприличней, наденьте темные очки, волосы зачешите назад — никто разницы и не увидит, только рот не раскрывайте.
Но мне, в общем, жаловаться не на что. Все три оркестра на площади, особенно когда им приходится, соперничая между собой, играть под тентами одновременно, не могут обойтись без гитары — без мягких, приглушенных, но явственных аккордов, размеренно повторяемых на фоне всего звучания. Вы, наверное, думаете, что если три оркестра заиграют враз на одной и той же площади, то останется только уши заткнуть. Нет, на площади Святого Марка пространства вдоволь. Прогуливаясь по ней, турист слышит, как позади него замирает одна мелодия, а впереди постепенно нарастает другая, будто он настраивает радиоприемник. Вот что туристам не надоедает, так это классика — всякие там инструментальные переложения популярных мотивов. Ну да, это же площадь Святого Марка: наимодные попсовые шлягеры им ни к чему. Им все время хочется чего-то знакомого: или допотопного номера Джули Эндрюс[3], или темы из нашумевшего фильма. Помню, как прошлым летом, переходя из оркестра в оркестр, я за один день сыграл музыку из «Крестного отца» целых девять раз.
Так или иначе, а тем самым весенним утром, когда мы играли перед довольно людным сборищем, я и увидел Тони Гарднера, который сидел за чашкой кофе один, прямо перед нами — метрах в шести от нашего тента. Знаменитости на площади для нас не в новинку, переполоха они у нас не вызывают. Разве что по окончании пьесы перекинемся между собой вполголоса словечком-другим. Гляньте, да это же Уоррен Битти[4]. Смотрите-ка, да это Киссинджер[5]. А вон та женщина — та самая, что снималась в картине, где люди меняются лицами. Мы к мировым светилам привыкли. Как-никак ведь это же площадь Святого Марка. Но на этот раз, едва я понял, что перед носом у меня сидит Тони Гарднер, все вышло иначе. Я прямо-таки не на шутку разволновался.
Тони Гарднер был любимцем моей матери. Раньше, у меня на родине, еще при коммунистах, доставать его пластинки было непросто, но мать собрала из них приличную коллекцию. Мальчиком я однажды поцарапал одну из этих драгоценностей. Квартира у нас была тесная, а в таком возрасте на месте не усидишь, особенно морозной порой, когда на улицу не выйти. Я взялся перепрыгивать с нашего диванчика в кресло и обратно, но промахнулся и задел проигрыватель. Иголка со скрежетом перепахала пластинку (до компакт-дисков было еще далеко), мать выскочила из кухни и накинулась на меня с руганью. Мне стало ужас как не по себе — и не оттого, что мать раскричалась, а скорее потому, что это была одна из пластинок Тони Гарднера, а я знал, как много она для нее значила. И понимал, что теперь на его негромкий голос, напевавший американские песни, наложатся потрескивания и щелчки. Годы спустя, когда я работал в Варшаве и освоился с черным рынком, где торговали пластинками, я заменил матери все ее заигранные вдрызг альбомы Тони Гарднера, включая и тот, мной поцарапанный. Потратил я на это три года с лишком, но упорно доставал пластинки одну за другой и всякий раз, когда отправлялся навестить мать, привозил ей новую.
Теперь вам понятно, почему я так разволновался, когда узнал, что это Тони Гарднер собственной персоной, всего лишь в шести от меня метрах. Поначалу я глазам не мог поверить — и чуть не запоздал на целый такт с переменой аккорда. Тони Гарднер! Узнай об этом моя дорогая матушка, что бы она сказала! Ради нее, ради ее памяти, я должен был подойти к нему и выдавить из себя хотя бы два слова — и что за дело, если партнеры начнут потешаться и сравнивать меня с посыльным из гостиницы.
Но я, конечно же, не ринулся к нему опрометью, расшвыривая на пути столики и сиденья. Надо было закончить нашу программу. Это превратилось, сознаться, в настоящую пытку: оставалось еще три-четыре номера, и каждую секунду я думал только о том, что Тони Гарднер вот-вот встанет и удалится. Однако он одиноко и спокойно посиживал себе на месте, смотрел в чашку и помешивал кофе, будто и вправду недоумевал, что это такое ему принесли. Выглядел он как всякий другой американский турист — в бледно-голубой рубашке с короткими рукавами и в просторных серых брюках. Его волосы, очень темные, глянцевитые на конвертах с пластинками, стали теперь почти белыми, но ничуть не поредели и были безукоризненно причесаны на прежний фасон. Когда я впервые его заметил, он держал темные очки в руке (иначе я вряд ли бы его узнал), но пока наш концерт продолжался, а я не сводил с него глаз, он надел очки, потом снял и снова надел.
Вид у него был озабоченный — и мне стало досадно из-за того, что наше исполнение ему безразлично.
Концерт окончился. Я поспешил из-под навеса, не говоря ни слова партнерам, и пробрался к столику Тони Гарднера, но меня вдруг охватила паника: я понятия не имел, с чего начать разговор. Я встал столбом у него за спиной, однако шестое чувство подсказало ему обернуться и взглянуть на меня — наверное, сработала многолетняя привычка общаться с поклонниками: тут я представился и пустился объяснять, как им восхищаюсь; сказал, что играю в ансамбле, который он только что слушал, и что моя мать была от него без ума; все это я выпалил на одном дыхании. Он выслушал меня с серьезным видом, поминутно кивая, словно был моим доктором. Я тараторил без умолку, а он только время от времени вставлял: «Правда? Неужели?» Наконец я решил, что пора от него отстать и уже двинулся было прочь, но тут Тони Гарднер произнес:
— Значит, родом вы из коммунистической страны. Туго вам, должно быть, пришлось.
— Это все в прошлом. — Я беззаботно пожал плечами. — У нас теперь в стране свобода. Демократия.
— Рад слышать. И эта команда, что сейчас для нас играет, ваша. Садитесь. Хотите кофе? — Я попытался объяснить, что вовсе не хочу навязываться, но в голосе мистера Гарднера послышалась нотка настойчивости: — Нет-нет, садитесь. Так вы говорите, вашей матушке нравились мои записи?
Пришлось сесть и рассказать кое-что еще. О матери, о нашей квартире, о черном рынке, где торговали пластинками. Названий альбомов я не помнил и потому принялся описывать картинки на конвертах, какими они запали мне в память, и всякий раз при этом Тони Гарднер поднимал вверх палец и произносил что-нибудь вроде: «Ага, это, должно быть, "Непревзойденный Тони Гарднер"». Мы оба уже вроде бы вошли во вкус этой игры, но тут взгляд мистера Гарднера скользнул в сторону, я живо повернулся и увидел женщину, которая подходила к нашему столику.
Она была из числа тех американских дам — изысканных, элегантно одетых, изящно причесанных, с тонкой фигурой, — которым не дашь их лет, пока не увидишь вблизи. Издали я мог бы принять ее за фотомодель из глянцевого журнала мод. Но когда она уселась рядом с мистером Гарднером и вздела темные очки на лоб, стало ясно, что ей все пятьдесят, если не больше. Мистер Гарднер обратился ко мне:
- День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник) - Александр Терехов - Современная проза
- В арбузном сахаре - Ричард Бротиган - Современная проза
- Весна варваров - Йонас Люшер - Современная проза
- Music fight, или Музыканты тоже люди - Ягушинская Вероника - Современная проза
- Мандолина капитана Корелли - Луи де Берньер - Современная проза
- Предчувствие конца - Джулиан Барнс - Современная проза
- Предчувствие конца - Джулиан Барнс - Современная проза
- В стенах города. Пять феррарских историй - Джорджо Бассани - Современная проза
- Пособники и подстрекатели - Мюриэл Спарк - Современная проза
- Ампутация Души - Алексей Качалов - Современная проза