Рассказы - Иван Бунин
- Дата:26.10.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Рассказы
- Автор: Иван Бунин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван Алексеевич Бунин
Рассказы
Предисловие
Последний дворянин русской литературы
Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже 23 октября 1870 года. Его семья принадлежала к знатному, но обнищавшему помещичьему роду. В девятнадцать лет дворянин Иван Бунин вынужден был устроиться корректором в редакцию газеты «Орловский вестник».
В 1895 году Бунин уехал в Петербург, где постепенно вошел в писательскую среду, познакомился с Бальмонтом, Брюсовым, Короленко, Куприным, и наконец – с Чеховым, книгу о котором Бунин будет писать в конце своей жизни.
Первые рассказы нашего сборника относятся к циклу «Тень птицы» (1907–1911 гг.), написанному после путешествия Бунина в страны Востока – Египет, Сирию и Палестину. Писатель посещает святые места Иудеи, Генисарета, с восторгом открывает эти новые для себя и такие древние земли. Сам он называл рассказы из этого сборника поэмами в прозе.
Первым крупным изданным произведением Бунина стала повесть «Деревня», за ней последовали другие произведения. Постепенно писатель пришел к собственной, лаконичной и насыщенной смыслами, форме рассказа.
Революцию Бунин воспринял как катастрофу. 21 мая 1918 года он с женой Верой Николаевной уехал из Москвы – сначала в Одессу, а через два года в Константинополь, чтобы потом перебраться в Париж. Годы эмиграции были для него мучительны, тем не менее, живя за границей, Бунин создал новые прекрасные произведения, полные лирической пронзительности: роман «Жизнь Арсеньева» и сборник рассказов «Темные аллеи». Сам писатель считал их вершиной своего творчества. В 1933 году Ивану Бунину была присуждена Нобелевская премия, по его мнению, именно за «Жизнь Арсеньева».
Годы Второй мировой войны Бунин прожил на вилле «Жаннет» в Грассе. Во время оккупации он отказывался публиковаться, хотя жил в большой нищете. В дневниках и письмах послевоенных лет писатель признается, что желал бы вернуться на родину, но никто не сможет дать ему гарантий спокойного существования в советской России. В результате на возвращение он не решился.
Умер Иван Бунин в 1953 году. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.
Оксана Шевченко
Из сборника рассказов «Тень птицы»
Святые горы
I
Путь к Донцу, к древнему монастырю на Святых Горах, пролегает на юго-восток, на Азовские степи.
Ранним утром Великой Субботы я был уже под Славянском. Но до Святых Гор оставалось еще верст двадцать, и нужно было идти поспешно. Этот день мне хотелось провести в обители.
Предо мной серело пустынное поле. Один сторожевой курган стоял вдалеке и, казалось, зорко глядел на равнины. С утра в степи было по-весеннему холодно и ветрено; ветер просушивал колеи грязной дороги и шуршал прошлогодним бурьяном. Но за мной, на западе, картинно рисовалась на горизонте гряда меловых гор. Темнея пятнами лесов, как старинное, тусклое серебро чернью, она тонула в утреннем тумане. Ветер дул мне навстречу, холодил лицо, рукава, степь увлекала, завладевала душой, наполняла ее чувством радости, свежести.
За курганом блеснула круглая ложбина, налитая весенней водой. Я свернул к ней на отдых. Есть что-то чистое и веселое в этих полевых апрельских болотцах; над ними вьются звонкоголосые чибисы, серенькие трясогузки щеголевато и легко перебегают по их бережкам и оставляют на иле свои тонкие, звездообразные следы, а в мелкой, прозрачной воде их отражается ясная лазурь и белые облака весеннего неба. Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Он расплывался на два холма и, словно поблекшей скатертью из мутно-зеленого бархата, был покрыт прошлогодней травой. Седой ковыль тихо покачивался на его склонах – жалкие остатки ковыля. «Время его, – подумал я, – навсегда проходит; в вековом забытьи он только смутно вспоминает теперь далекое былое, прежние степи и прежних людей, души которых были роднее и ближе ему, лучше нас умели понимать его шепот, полный от века задумчивости пустыни, так много говорящей без слов о ничтожестве земного существования».
Отдыхая, я долго лежал на кургане. С полей уже тянуло теплом. Облака светлели, таяли. Жаворонки, невидимые в воздухе, напоенном парами и светом, заливались над степью безотчетно-радостными трелями. Ветер стал ласковый, мягкий. Солнце согревало меня, и я закрывал глаза, чувствуя себя бесконечно счастливым. В южных степях каждый курган кажется молчаливым памятником какой-нибудь поэтической были. А побывать на Донце, на Малом Танаисе, воспетом «Словом», – это была моя давнишняя мечта. Донец видел Игоря, – может быть, видел Игоря и Святогорский монастырь. Сколько раз разрушался он до основания и пустели его разбитые стены! Сколько претерпел он, стоя на татарских путях, в диких степных равнинах, когда иноки его были еще воинами, когда они переживали долгие осады от полчищ диких орд и воровских людей!
Скрип телеги, на которой сидел старик, свесив с грядки ноги в допотопных сапогах, и сопение волов, которые, покачиваясь и вытягивая шеи, придавленные тяжелым ярмом, медленно тащились по дороге, разогнали мои думы. Я зашагал еще поспешнее.
Полоса леса серовато чернела вдали. Я не сводил с нее глаз, думая, что за лесом-то и откроется долина Донца и Горы. Лес оказался очень старым, заглохшим. Меня поразила его безжизненная тишина, его корявые, иссохшие дебри. Замедляя шаги, я с трудом пробирался по хворосту и бурелому, который гнил в грязи глубоких рытвин дороги. Ни одной птицы не слышно было в чащах. Иногда дорогу затопляло целое болото весенней воды. Сухие деревья сквозили кругом; их кривые сучья бросали слабые, бледные тени.
Скоро, однако, в пролете лесной дороги снова проглянула просторная, вольная даль. Сухой степной ветер все усиливался, разгоняя в ярком весеннем небе белые облака, делая даль бесконечной. Монастыря же все не было.
Хохол, к которому я подходил с расспросами о дороге, рослый мужик с маленькой головой, одетый в короткую, словно из осиновой коры сшитую, свитку, не спеша шел за плугом. Плуг тащили четыре вола, а волов вела девочка.
– Тату! – сказала она мужику, обращая его внимание на меня.
Он остановился.
– Эта дорога на Святые Горы? – спросил я.
– А куды вам треба?
– В монастырь.
– Якій монастырь?
– Да вы разве никогда не были на Святых Горах?
– В якономіі?
– Да не в экономии, а в самом монастыре, в церкви.
– У церкві? Та у нас своя церква на селі.
– А в монастыре?
– Та був, ще хлопцем. Тоді чума на скот була, так казали, що там пробував такий монах, що знав замовляти. От і ходили усі, у кого скотина боліла; звісно, молебствіе служили і в село привозили того інока. Ну, походив він по дворах, покропив водою, а про те нічого не помоглось.
– Так это дорога туда?
– Эге ж…
И хохол, даже не взглянув на меня, снова спокойно пошел за плугом.
Я уже чувствовал усталость. Ноги ныли в пыльных, горячих сапогах. И я принялся считать шаги, и занятие это так увлекло меня, что я очнулся только тогда, когда дорога круто завернула влево и вдруг ослепила резкой белизной мела. Вдалеке, налево, на самом горизонте, над чащей леса, сверкал золотой купол церкви. Но я едва взглянул туда. Передо мной, в огромной, глубокой долине, открылся Донец.
Долго простоял я неподвижно, глядя на мутную синеву этих привольных лугов. Все они были затоплены водой, – Донец был в разливе. Стальные полосы реки сверкали в чащах коричневых камышей и залитых половодьем прибрежных лесов, а к югу разливались еще шире, совсем уже смутные у подножья далеких меловых гор. И горы эти белели так смутно-смутно… Потом я обгонял идущий на богомолье народ – женщин, подростков, дряхлых калек с выцветшими от времени и степных ветров глазами, и все думал о старине, о той чудной власти, которая дана прошлому… Откуда она и что она значит?
Между тем монастырь все еще не показывался. Небо потускнело, ветер начал пылить по дороге, и в степи стало скучно. Донец скрылся за холмами. Я попросил проезжего хлопца подвезти меня, и он посадил меня в свою тележку на двух колесах. Мы разговорились, и я не заметил, как мы въехали в лес и стали спускаться под гору.
Все круче, отвеснее становилась горная дорога, каменистая, узкая, живописная. Мы спускались все ниже и ниже, а столетние красноватые стволы мачтовых сосен, гордо выделяясь среди разнообразной лесной заросли, мощно вцепившись корнями в каменистые берега дороги, плавно подымались все выше и выше, возносились зелеными кронами к голубому небу. Небо над нами казалось еще глубже и невиннее, и чистая, как это небо, радость наполняла душу. А внизу, сквозь зеленую чащу леса, между соснами, вдруг проглянула глубокая и, как показалось, тесная долина, золотистые кресты, купола и белые стены домов у подошвы лесистой горы – все скученное, картинно сокращенное отдалением, – и светлая полоса узкого Донца, и густая синева воздуха над сплошными луговыми лесами за ним…
- Том 3. Произведения 1907–1914 - Иван Бунин - Русская классическая проза
- Без языка - Владимир Короленко - Русская классическая проза
- Том 3. Повести и рассказы 1909-1911 - Иван Бунин - Русская классическая проза
- Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич - Русская классическая проза
- Том 2. Произведения 1887-1909 - Иван Бунин - Русская классическая проза
- Штемпелеванная культура - Андрей Белый - Русская классическая проза
- Руда - Александр Туркин - Русская классическая проза
- Ибрагим - Александр Туркин - Русская классическая проза
- Сеть мирская - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Офицерша - Федор Крюков - Русская классическая проза