Высокая болезнь - Павел Басинский
- Дата:27.08.2024
- Категория: Проза / Русская классическая проза
- Название: Высокая болезнь
- Автор: Павел Басинский
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Басинский Павел
Высокая болезнь
Павел БАСИНСКИЙ
Высокая болезнь
Исповедь графомана
Из ряда многих поколений
Выходит кто-нибудь вперед.
Предвестьем льгот приходит гений
И гнетом мстит за свой уход.
Борис Пастернак
- Уйди, дорогой! По-хорошему уйди! Да уйдешь ты или нет, скотина?! Давай, п-шел вон! Эй, вахта! Не пускайте сюда больше этого типа! Запомните хорошенько и не пускайте. В крайнем случае вызывайте милицию. Что-о?! Он не буйный? Он вежливый? Приятный молодой человек? А вы в глаза ему заглядывали?
Ах, ты еще и вежливый, гад? Ну тогда слушай, я тебе тоже - по-вежливому... Ты больной, понял? Твое место в Кащенке. Это единственное место в Москве, которого ты заслуживаешь. Как ты мне надоел! Не знаю, хуже я тебя или лучше, но уйди, прошу! Тошно мне, рвотно...
Что ты опять мне принес? Стишки? Как это мило! Давай прочитай вслух две первые строчки... Ну? И тебе не стыдно? Тебя самого-то не корчит? Не хочется провалиться сквозь землю? А мне стыдно. Меня корчит. Мне хочется провалиться, исчезнуть навсегда, чтоб только тебя никогда не видеть, не слышать... Чтобы забыть о твоем существовании... противный урод!
Нагнись поближе, я шепну тебе что-то очень важное. Ты са-мый обыкно-венный у-род! Если бы ты мог чужими глазами на себя посмотреть, ты пошел бы и повесился. Ха-ха! Кстати, такой великий гуманист, как Короленко, тоже советовал вашему брату вешаться, исчезать из жизни, чтобы не портить картину мироздания. Он так и написал в телеграмме одному такому же уроду, как ты, когда тот пригрозил повеситься, если его не напечатают: "Вешайтесь!" По-моему, это очень гуманно с его стороны.
Как ты стал уродом? Что ж, я тебе расскажу... Когда-то ты учился в нормальном тмутараканьском институте животноводства или, скажем, городского хозяйства (какая разница, тебе, уроду, сейчас все едино). И вот на втором или третьем курсе ты из любопытства (ха-ха! знаю я это любопытство!) пошел в литературную студию, которой руководил местный классик Вася Горемыкин,- я правильно его назвал? Горемыкин прославился тем, что написал несколько романов о войне, на которой не был. В одном из них Гитлер в мае сорок пятого года сидит в бункере и ест клубнику со сливками... И так это он живо изобразил! Будто сам рядом с фюрером сидел! А знаешь, почему? Потому что, когда он писал, он жил на роскошной даче своей тещи, заведующей торговой базой, и тоже лопал клубнику со сливками. Ну как тут вдохновению не снизойти! И вот этот самый Горемыкин однажды назначил коллективное обсуждение твоих стихов... Стихи были слабенькие, ничтожненькие, ты и сам это вроде бы понимал, но зачем-то согласился участвовать в этой групповухе, в этом изнасиловании младенца, то есть тебя. И когда твои товарищи, такие же графоманы, но только похитрее, понормальнее, что ли...
Словом, ты помнишь, что они тебе наговорили... Весь этот стыд, пылающие уши, слезы в глазах и странная невозможность просто встать и уйти. Так вот, дорогой... Если бы ты не был уродом (то есть если бы в тебе уже тогда не было этого гена уродства), на том бы все закончилось. Ты бы по-человечески прятал свои стихи в комод или еще лучше - не писал бы их вовсе. Но в тебе же поселился бес гордыни! Маленький такой бесеночек с сопливым рыльцем. Он тебе и нашептал: "Да что они все понимают?" Бес-то был умен, а вот ты, братец, оказался круглым дураком! Разумеется, они ничего не понимали. Поэтому и стали полноценными людьми, а ты дебил, калека, тебя не любят женщины и кусают дворовые собаки. Они ничего не понимали, факт. А ты понимал! В тебе ведь и в самом деле тлел какой-то крохотный огонечек, и вот ты решил раздуть его и спалить себя без остатка. И что в результате получилось? Дым и вонь. Отодвинься, любезный, от тебя и сейчас воняет.
А тут еще Горемыкин барственно взял тебя под крыло и пригласил в ресторан (денежки у него тогда водились). И там под коньячок-с он и поведал тебе, что писатели-то, оказывается, бывают настоящие и ненастоящие. Стать настоящим писателем непросто. Уж он-то, Горемыкин, это по своему собственному опыту знает. Тут нужны судьба, талант, вдохновение и еще черт знает что нужно. Чтоh он тебе, пьяный, тогда наврал, это, собственно, неважно. Важно, что, думая поступить благородно, он поступил, как последняя свинья! Ведь этот Горемыкин был законченный подлец, в котором души и совести не было даже в осадке. Он и студию взял только затем, чтобы бегать от своей больной жены (на которой женился ради тещиных связей) к молоденьким студисточкам. Кстати, все замечали, что сексуальные сцены в его романах были написаны ничего, смачно, как та клубника с фюрером. Разные там медсестры в юбочках, матовые зубки, круглые коленки, сдавленный шепот и сиськи, как яблоки... Но тебя-то он - хе-хе! - не для этого пригласил. Я так думаю, он в тебе свою породу высмотрел. То есть не то, что ты тоже подлец, а что ты свой, из простых, не интеллигент, словом... Дай-ка, сказал себе Горемыкин, помогу этому рабочему пареньку. Ведь в Москве о Горемыкина разве что ноги не вытирали. Ты бы видел его здесь хоть раз, когда он приезжал и шустрил по столичным редакциям, поил всех маленьких начальников и их секретарш. Он весь точно скукоживался. Даже анекдотца своего в разговор ввернуть не смел, только над чужими исправно заливался. Зато дома был сноб и барин.
Ну и поступил с тобой по-барски... То есть думал, что по-нашему, по рабоче-крестьянски, а вышло все равно по-барски. Он ведь чего не учел (или, напротив, учел)Ж Что ты его слова прямо в сердце примешь и сам настоящим писателем стать возмечтаешь. Помнишь, когда он был совсем пьяненький? О чем он толковал? О жидах-издателях и как тебе, рабочему пареньку, будет трудно. И как его, Горемыкина, затирали. Тут бы тебе ушки на макушке - и слушать. Потому что в тот момент Горемыкин перед тобой всем нутром выворачивался, голую правду о себе говорил. А ты этой правды-то и не заметил! А все потому, что высокомерен, брат, стал.
И откуда в тебе это высокомерие? Ты посмотри на ногти свои лопатистые. На нос свой - картошкой. На ноги свои кривые, короткие. На пиджачишко плебейский. Впрочем, это бы еще ничего. Но твое "г" фрикативное, ты с ума сбрендил?! С твоим "г" неприлично - слышишь ты, не-при-лично? - стихи вслух читать. И даже писать их неприлично. Потому что "г" это и в письме твоем выпирает.
Не было бы в тебе этого странного высокомерия, ты бы Горемыкина мигом раскусил и случаем воспользовался. Ты бы ему наутро, похмельненькому, про жидов-то и напомнил. А заодно и о фамилии девичьей супруги его эдак невзначай ввернул. Не шантажа и надругательства ради, упаси Бог, а как бы с пониманием. И сел бы Горемыкин на крючок. Притом сам бы охотно на этот крючок сел. Потому что Горемыкин твой хоть и негодяй первостатейный, а все ж таки и страдалец. Понимания в тебе не хватило... Простого человеческого понимания. Теплоты. Бес тебя водил...
А как было бы славно! Был бы ты сейчас не урод, а самый настоящий писатель. В том смысле настоящий, что не шатался бы по Москве, как бомж какой-то. Сидел бы в своем тихом городишечке и делал дела. И книжечки бы были, и работенка в издательстве. Глядишь, и стал бы ты сейчас важным человечком. В Турции бы отдыхал. Или вот хоть с Васей Горемыкиным на даче - на своей, дурачок, даче-то! - коньячок распивал. Эх, ты, Аким-простота!
Ты не смотри на меня, пожалуйста, как комсомолка на гестаповца. Не надо мне глазки строить. Знаю я вас, видал! И не жалко мне вашего брата ничуточки, а только противно. А не заплачешь, не-ет! Потому что ты весь уже сухой, как старая куколка, а мотылек из тебя так и не вылетел. В тебе же - ха-ха! - и сдох. Да и был ли мотылек? Может, мотылька-то и не было? Может, сам уже догадываешься, что не было, и только признаться себе боишься? Но - нет! Такого горбатого могила вылечит.
Вот ты говоришь, что я циник. Я не циник, а идеалист. Я в тебе живого человека разглядеть пытаюсь, докричаться до тебя хочу. Кричу, кричу, а ты уже ничего не слышишь. На вот, возьми зеркало, посмотри на себя трезвым взглядом. Лицо желтое, кожа нездоровая, круги под глазами, а глаза какие больные! Изо рта пахнет, потому что желудок давно и безнадежно испорчен. А где твоя жена, слышь, христосик? Ну да, ну да, сидит дома и ждет любимого муженька, а муженек покоряет московский Парнас. А где твой дом, чучело? Неужели в той вонючей коммуналке, которую ты снимаешь пятый год, из которой тебя скоро выгонят за неуплату? А жена твоя, дружочек, сейчас ревмя ревет. В подушку воет, чтобы соседи не услышали. А они все равно ее слышат...
Понимаешь, мужик, русская баба все вытерпит. Алкаша вытерпит. Нищету вытерпит. Коммуналку вытерпит. Она одного не вытерпит - полной и окончательной безнадеги. А ты именно безнадежный. И она это поняла. Посмотрела на тебя, как я нынче. И сразу все поняла.
Ладно, ладно, не сжимай кулаки! Может, я ошибся. Может, жена твоя святая и верит в твою гениальность. Но подумай хорошенько... Человек, который верит в нечто, во что не верит ни один смертный (кроме тебя, разумеется),- это ведь уже не святость. Это идефикс. Болезнь, так сказать, на двоих. От этого лечиться нужно...
- Письма из Тулы - Борис Пастернак - Русская классическая проза
- Охранная грамота - Борис Пастернак - Русская классическая проза
- Стихотворения Юрия Живаго - Борис Пастернак - Русская классическая проза
- Август Четырнадцатого - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Мемуары Мартынова - Зинаида Гиппиус - Русская классическая проза
- Восемь причин любить тебя сильнее - Федра Патрик - Русская классическая проза
- Отслоения дней - Павел Бажов - Русская классическая проза
- Третья стадия - Люба Макаревская - Русская классическая проза
- Образы Италии - Павел Павлович Муратов - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Разное / Русская классическая проза
- Горький вкус свободы - Мисси Карантино - Русская классическая проза