Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потянулись дни, наполненные тревогой. Сначала Федька стал «сидячим», а потомпопробовал передвигаться «по стеночке».
Телефон, лежащий безмолвно, вдруг замигал, затрясся и бочком поехал по тумбочке. Федька замычал, захрипел и нажал, наконец, на вызов.
– Федя, это ты? Федя, Федька! Ты живой?! Ты где?! – Экран рыдал голосом жены, и вдруг… совсем тихо: – Папа, ты живой? Мы в Донецке, в школе. Нас эвакуировали…
– И я в Донецке…
Елена Адинцова, Виктория Семибратская. МОСТ
«Зы-зы-зы», – тонкий звенящий писк комара оказался последней каплей в переполненной чаше человеческого терпения. Матвей провел рукой по длинным спутанным волосам, поскреб колючий, давно небритый подбородок и отодвинул чашку с недопитым кофе. Август, год трех двоек оказался жарким во всех смыслах.
Заканчивалось девятое военное лето. Того, что пришлось пережить за это время ему, Матвею, представителю одной из самых мирных профессий, хватило бы не на один объемный роман. Вначале предательство сбежавшего президента, потом – вчерашних друзей, готовых бездумно стрелять в своих только потому, что те говорят на русском языке. Череда разочарований и потерь.
Кажется, прошел целый век с того момента, когда его город спокойно трудился: варил сталь, учил детей, добывал уголь. В театрах рождались новые спектакли, в лабораториях – научные открытия. В один миг все рухнуло. Приветливый мир безграничных возможностей одномоментно схлопнулся до блокадной коробки с закрытыми продуктовыми магазинами, безденежьем, отсутствием связи, банковской системы. И все это под грохот нескончаемых обстрелов.
Эта война постепенно отнимала у города все, что было дорого, одно за другим. Истончались и рвались родственные связи, по живому кромсали предприятия, ставя перед сотрудниками трудный выбор: уехать или остаться. Жители лишились права на спокойный сон, на качественную еду, на воду и даже воздух. Разбитая в феврале фильтровальная станция и подрыв аммиакопровода этим летом поставили город на грань выживания.
Матвей так и не смог написать ни одной картины на военную тему, хотя с нерегулярной периодичностью поступали заманчивые предложения «показать донецкую специфику». Художник оставался патриотом города по-своему, торопясь запечатлеть его рукотворную красоту. Теперь, когда он почувствовал непреодолимую потребность воплотить пережитое в картине, процесс застопорился. Идея витала в воздухе, дразнила воображение, но не давала себя поймать. Не доставало какой-то малости, чтобы зафиксировать мазками, запечатлеть едва уловимый образ.
Мужчина поднялся и, стараясь не смотреть в сторону натянутого на подрамник холста, вышел на балкон. Зной сгустился, смешиваясь с розовато-серым закатом. Матвей повернулся, окинул тоскливым взглядом пространство комнаты. Кипы книг, альбомы с репродукциями, компьютер – верный помощник в виртуальных путешествиях – все навевало тоску.
Самым разумным было бы переключиться: принять душ, съесть нормальный ужин и попробовать выспаться. Но сделать хоть что-то из перечисленного Матвей не мог. Разве только… А почему бы и нет? Он стремительно шагнул за порог квартиры.
Среди густых крон деревьев тускло мерцали одиночные фонари. Не такое уж и позднее время, а нигде никого, впрочем, сейчас и днем немноголюдно. Огромный современный город в последнее время будто окаменел изнутри. Может ли окаменеть камень? «Может, – сам себе ответил Матвей, – город – это не только улицы, проспекты, площади, скверы; это…» Матвей запнулся, подбирая нужное слово.
Всю жизнь он рисовал пейзажи: изображал пену весны и золото осени, изумрудную фланель лета и серый с красными вкраплениями рябины твид зимы. Он показывал Донецк таким, каким знал с детства, каким любил.
Возможно, во Вселенной существуют одновременно два Донецка? Один – город-крепость с оставшимся в нем гарнизоном горожан; другой – успешный, цветущий, с яркими витринами модных бутиков, пафосных увеселительных заведений, с самодовольными, уверенными в себе людьми.
Матвей остановился. Тянущая, ставшая привычной боль за грудиной мешала дышать. Тогда тоже было лето. Коготь воспоминаний подцепил тонкую кожицу на так и не зажившей ране сердца. Почему ставшую за последние годы почти сакраментальной фразу «Скажи спасибо, что живой» он воспринимает как насмешку? Да, война еще раз высветила ценность каждого прожитого дня, показала настоящую суть людей, оказавшихся рядом. Но когда человек теряет все, что составляет его жизнь – дом, работу, имущество, привычный круг друзей, семью, – что у него остается? Когда родные с детства места превращаются в руины, когда обычный телефонный звонок вызывает приступ панической атаки – а вдруг кто-то из родных или знакомых оказался в эпицентре очередной трагедии? – ты поневоле становишься философом.
Матвей спустился по проспекту Ильича до Калининского моста. Этим маршрутом он мог бы пройти и с закрытыми глазами. Вот троллейбусная остановка, на которой он впервые увидел Лизу. Новое погружение в прошлое отозвалось учащенным пульсом.
– Опомнись, Матвей! Сейчас все нормальные люди уезжают, а уж с твоим талантом, ты будешь востребован везде, – в голосе любимой сквозила гремучая смесь раздражения и неприятия. – К тому же, это временно, как только все успокоится, мы обязательно вернемся, мне тоже нравится Донецк. – Изящные руки женщины обхватили супруга за шею в попытке привлечь к себе.
– Ты слышишь себя? – Матвей отвел и поцеловал ладони жены. – Мне нравится и Венеция, и Париж, помнишь, как нам хорошо было в Вене? Вена мне тоже нравится. Но Донецк нельзя втиснуть в рамочку «нравится», согласись, этот город – совсем другое.
Лиза не согласилась. Она слишком боялась обстрелов. Или слишком страшилась потерять привычный комфорт.
Удивительное свойство человека – одновременно быть здесь и где-то там, в существующей только в его воображении реальности. Матвей тряхнул головой, пытаясь отогнать воскресшую картинку из далекого прошлого. Он свернул в сторону недавно установленной бронзовой скульптуры Антона Павловича Чехова. Автор работы, давний приятель Матвея, Равиль Акмаев, с удовольствием обращался к произведениям русского классика. Сколько уже написано картин в его «чеховской серии»? Возможно, именно сейчас, когда город беспощадно разрушали, воплощение давней задумки в металл было самым правильным и своевременным проектом друга.
Матвей, присутствующий на официальном открытии памятника, хорошо запомнил глаза людей, рассматривающих бронзовую фигуру высокого стройного мужчины в шляпе и наглухо застегнутом пальто. Сидящий Чехов откинулся на стуле, удобно скрестив ноги, словно любуясь медленным течением Кальмиуса. Символом надежды на лучшее замерла в полете рядом с писателем чайка. Мероприятие состоялось в конце апреля, и как раз позади скульптуры розовым
- Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства - Николай Коняев - О войне
- Десантура-1942. В ледяном аду - Ивакин Алексей Геннадьевич - О войне
- Просто скажи: «Привет!» - Людмила Буторина - Детская проза / Русская классическая проза
- Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным - Сергей Фрёлих - О войне
- Две смерти - Петр Краснов - Русская классическая проза
- Грустная история. Рассказ из сборника «Девичье горе» - Иван Карасёв - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Блокадный ноктюрн - Алексей Ивакин - О войне
- Смертник Восточного фронта. 1945. Агония III Рейха - Пауль Борн - О войне
- Как один мужик двух французских программистов прокормил - Иван Карасёв - Русская классическая проза / Юмористическая проза
- Аня Кравченко. Из сборника «Месть ласточек. Деревенские рассказы» - Иван Карасёв - Русская классическая проза