Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да тут я… — подошел шофер Гусев. Вид у него был виноватый, лицо бледное, кашлял, болезненно морщась, дышал с трудом и говорил запинаясь, будто никак опомниться не мог, — Оторвались мы от колонны, эх… Разгружаться придется. А то не выехать.
— Вижу я, какой вы живой после такого удара об руль. У вас ребра помяты, — строго прервал его Кошкин. — Сейчас перевяжу и сидите здесь. Раиса Ивановна, вы в порядке?
Узнав, что все, кроме шофера, в общем-то целы, и машину кажется можно вытащить, он оглянулся на небо, сочащееся дождем, и негромко выругался:
— Развезет дорогу к… Ну, может не налетят хотя бы.
Машину разгружали все. Только Гусев, бедолага, сидел на земле под откосом, толку от него в этом деле не было никакого — так приложило об руль, что ни вздохнуть, ни охнуть. Но и это не спасало от праведного гнева Анны Тимофеевны.
— Ах ты непуть бессмысленный! Чтоб тебе повылазило! Ты мне что с котлом сотворил, душа из тебя вон? Это же казенное имущество, мне сегодня вечером уже людей кормить, понимаешь ты это, аль нет? А если он еще и протекает, как я стряпать буду?
— Да разве я виноват, что они налетели? — отвечал тот сиплым шепотом. — Анна Тимофевна, ну не кричи ты, сделай милость. Тебя ж поди за линией фронта слыхать.
— Налетели — не налетели! Ты как котел крепил, окаянный? Если бы ты его правильно зацепил, он бы в речку-то не ушел. Так что, тут не немец виноват, чтоб ему лопнуть, а руки твои крюки! — не сдавалась Анна Тимофеевна. — Вот пока ты за баранкой сидеть неспособный, будешь теперь мне картошку чистить!
— Да ладно вам, Анна Тимофеевна, — примирительно сказал Кошкин, — прикрепи он его как положено, сейчас бы крюк выдрало, да рама штопором пошла…
Начхоз, морщась, ходил вокруг машины, поминутно ощупывая разбитую челюсть. Вынул было папиросы, но вздохнув, убрал.
— Во жизнь… — выдохнул он, — как в карауле — ни пожрать, ни покурить. И как он ее так завалил-то? Хорошо, что ты только кухню в речку упустил, а не всю машину разом! Противоторпедный маневр ты им, что ли, показывал, а, Гусев?
Шофер даже не пытался оправдываться, зато сообразил, чем поднять машину. Тяжелые стойки от палаток пошли за рычаги и на них на “Раз, два … Давай!” ее попытались поднять на дорогу.
Тут вышла заминка. Анна Тимофеевна плюс Кошкин вполне могли сойти за двух крепких мужчин, но без троса вытащить машину оказалось делом совершенно невозможным. Помощи не предвиделось — от фронта не ехал почти никто, а кто ехал — ни малейшего желания остановиться, понятно, не имел.
Кошкин уже сделал зверское лицо, расстегнул кобуру и пробормотал: “Остановятся как миленькие!”, когда от дороги раздался голос Огнева:
— Все живы? Ну, Васильев, ну, удружил! Да и я хорош, самому смотреть было нужно, что наши с дороги ушли!
Откуда ни возьмись, оказалось то, что нужно — машина, да Алексей Петрович, да пятеро крепких парней-санитаров, а в машине трос!
Впрочем, никакого чуда, поняла Раиса почти немедленно. Замыкающая машина — в ней всегда везут людей покрепче да берут инструменты на случай чего.
Колонну разорвало при налете, а шедший следом Васильев не то проглядел, не то по иной какой причине не доложил, вот и проскочил замыкающий, а теперь — вернулся. Всей командой, да с тросом машину вынули в пять минут. Только с полевой кухней пришлось порядком повозиться. Она крепко увязла обоими колесами в илистом дне речушки, но общими усилиями вытащили и ее. По счастью, котел оказался цел и почти не помят даже.
Грузились в спешке. Начхоз швырял тюки чуть не со злостью, поминутно косясь то вверх, то назад: “Мало ли какая еще сволочь на нас выскочит!”
— Товарищ младший лейтенант, — подчеркнуто спокойный Кошкин забрал у него мешок, — Ну что же вы так с казенным имуществом? И никого в небе искать не надо. Вы посмотрите, какая чудесная погода, — дождь струйками бежал по его разбитому лбу. — Отличная, доложу вам погода. Совершенно нелетная!
— Нелетная, — бурчал начхоз, втаскивая в кузов новый тюк, — А немцы про то в курсе, что нелетная?
Пострадавший шофер переживал, чувствовал себя не у дел, что было для него хуже всякого перелома. Попробовал было помочь с погрузкой, уцепив тюк, что полегче, но Огнев самодеятельность пресек.
— Гусев, оставить! Вот тебе сейчас только с погрузкой и возиться. Марш во вторую машину!
— Так ведь… товарищ военврач, а поведет-то кто?
— Калиниченко.
— Он же санитар!
— Водить, хотя бы условно, умеет. А тебе недели две за баранку не сесть. Хотя… Давай в кабину. Не за руль. Сядешь рядом, будешь советом помогать.
Глава 16. Воронцовка, южнее Ишуни, 27 сентября 1941 года
На этот раз с размещением решилось быстрее. Отходить приказали к Воронцовке, а это село большое, дворов шестьдесят. Дома пустовали, лишь в трех или четырех оставались люди, в основном старики, которые никуда не захотели уходить.
Денисенко эта Воронцовка не понравилась сразу. Едва прибыли, он сделался необыкновенно мрачен и резок, долго присматривался, где лучше развернуться. Ни одна из пустующих построек ему не нравилась, наконец как через силу отдал приказ занимать школу, одноэтажное приземистое здание, зиявшее выбитыми окнами, но стоявшее в саду, в окружении старых яблонь, и сельсовет — он отводился под сортировочное отделение. Личный состав в селе наоборот приободрился — чего плохого-то, вместо того, чтобы опять в чистом поле палатки ставить, сразу забраться под крышу? И устроиться проще, и отогреемся наконец.
“Случись чего — попадем как кур в ощип, — ворчал Денисенко, в пятый, кажется, раз, предупредив о светомаскировке. — С воздуха нас видать как на ладони. И деревня — это как нора с одним входом. Не выскочить, коль запрут. Видел уже…”.
В пустовавшей с весны школе скрипели пилы да стучали молотки, выбитые окна заделывали фанерой. Правда, когда поняли, отчего вылетели стекла, радости от размещения в тепле поубавилось. За школой, ближе к дороге обнаружилось несколько воронок. Давние, наверное, еще летом упали бомбы. Но все одно — близко. Хотя может быть, если в саму школу не попали, все не так уж и страшно? Девушки бегали с ведрами воды, отмывали школьные классы — будущие палаты. И когда уже почти перевязочную развернули, обнаружилась пропажа. Мелкая вроде бы, но досадная. Казалось бы, такая в обиходе не существенная вещь — иголки для примусов. Но в военное время проще пулемет добыть, чем
- Аспазия - Автор неизвестен - Историческая проза
- Осенний август - Светлана Нина - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский - Историческая проза
- Легковерие и хитрость - Николай Брусилов - Повести
- Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард - Проза
- Грозная птица галка - Игорь Гергенрёдер - Историческая проза
- Яркий закат Речи Посполитой: Ян Собеский, Август Сильный, Станислав Лещинский - Людмила Ивонина - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- ППГ-2266 или Записки полевого хирурга - Николай Амосов - Историческая проза
- Витебск и евреи. История, Холокост, наши дни - Маргарита Акулич - Историческая проза
- Рождение богов (Тутанкамон на Крите) - Дмитрий Мережковский - Историческая проза