Олимпий Радин - Аполлон Григорьев
- Дата:02.10.2024
- Категория: Поэзия, Драматургия / Драматургия
- Название: Олимпий Радин
- Автор: Аполлон Григорьев
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аполлон Александрович Григорьев
ОЛИМПИЙ РАДИН
(рассказ) 1Тому прошло уж много лет,Что вам хочу сказать я,И я уверен, — многих нет,Кого бы мог я испугать быРассказом; если же из нихИ есть хоть кто-нибудь в живых,То, верно, ими всё равноЗабвению обречено.А что до них?Передо мноюИные образы встают…И верю я: не упрекнут,Что их неведомой судьбою,Известной мне лишь одному,Что их непризнанной борьбоюВниманье ваше я займу…
2Тому назад лет шесть иль пять назад,Не меньше только, — но в МосквеЕщё я жил… вам нужно знать,Что в старом городе я двеОтдельных жизни различатьПривык давно: лежит печатьПреданий дряхлых на одной,Ещё не скошенных досель…О ней ни слова…Да и мне льВам говорить о жизни сей?И восхищаться бородой,Да вечный звон колоколовЦерквей различных сороковПревозносить?..Иные есть,Кому охотно эту честьЯ уступить всегда готов;Их голос важен и силёнВ известном случае, как звонТоржественный колоколов…Но жизнь иную знаю яВ Москве старинной…
3Из всех людей, которых яВ московском обществе знавал,Меня всех больше занималОлимпий Радин…Не был онУмом начитанным умён,И даже дерзко отвергалОн много истин, может быть;Но я привык тот резкий тонНевольно как-то в нём любить;Был смел и зол его язык,И беспощадно он привыкВсе вещи называть по именам,Что очень часто страшно нам…В душе ль своей, в душе ль чужойНеумолимо подводитьЛюбил он под итог простойВсе мысли речи и делаИ в этом пищу находитьНасмешке вечной — едко-злой,Над разницей добра и зла…В иных была б насмешка таОднообразна и пуста,Как жизнь без цели…Но на чёмСтраданья гордого печатьЛежала резко — и молчатьПривык он — о страданьи том…В былые годы был ли онСомненьем мучим иль влюблён —Не знал никто; да и желатьВам в голову бы ни пришло,Узнав его, о том узнать,Что для него давно прошло…Так в жизнь он веру сохранил,Так был о полон свежих сил,Что было б глупо и смешноВ нём тайну пошлую искать,И то, что им самим давноОтринуто, разузнавать…Быть может, он, как и другой,До истин жизненных нагих,Больной, мучительной борьбой,Борьбою долгою постиг…Но ей он не был утомлён, —О нет!Из битвы вышел онИ здрав, и горд, и невредим…И не осталося за нимНи страха тайного пред тем,Что разум отвергался ем,Ни даже на́ волос любвиК прошедшим снам…В его кровиЕщё пылал огонь страстей;Ещё просили страсти теНе жизни старческой — в мечтеО жизни прошлых, юных дней, —О новой пищи, новых мукахИ счастье нового…СмешонЕму казался вечный стонО ранней старости вокруг,Когда он сам способен былОт слов известных трепетать,Когда в душе его и звук,И шорох многое будил…Он был женат…Его женаБыла легка, была стройна,Умела ежедневный вздорУмно и мило говорить,Подчас, пожалуй, важный спорВопросом легким оживить,Владела тактом приниматьГостей и вечно наполнятьГостинную и, может быть,Умела даже и любить,Что, впрочем, роскошь.Пол-МосквыБыла от ней без головы,И говорили все о ней,Что недоступней и вернейЕе — жены не отыскать,Хотя, признаться вам сказать,Как и для многих, для меня,К несчастью, нежная жена —Печальный образ… —Но онаБыла богата…Радин в нейНашел блаженство наших дней,Нашел свободу — то есть могКакой угодно вам пророкИль недостаток не скрыватьИ смело тем себя казать,Чем был он точно…
4Я емуТолпою ценную друзейПредставлен был, как одномуИз замечательных людейВ московском обществе…ПотомВидался часто с ним в одномЗнакомом доме…Этот домОн постоянно посещал,Я также…Долго разговорУ нас не ладился: то былИли московский старый спорО Гегеле, иль просто вздор…Но слушать я его любил,Затем что спору никогдаОн важности не придавал,Что равнодушно отвергалОн то же самое всегда,Что перед тем лишь защищал.Так было долго…Стали мыДруг другу руку подаватьПри встрече где-нибудь, и зватьМеня он стал в конце зимыНа вечера к себе, чтоб тамО том же вздоре говорить,Который был обоим намСмешон и скучен…Может быть,Так шло бы вечно, если б самОн не предстал моим глазамСовсем иным…
5Тот дом, куда и он, и яЕзжали часто, позабытьМне трудно…Странная семья,Семья, которую любитьПривыкла так душа моя —Пусть это глупо и смешно, —Что и теперь еще по нейПодчас мне скучно, хоть равно,Без исключений, — прошлых днейОтринул память я давно…То полурусская семьяБыла, — заметьте: это яВам говорю лишь потому,Что, чисто русский человек,Я, как угодно вам, вовекНе полюблю и не поймуСемейно-бюргерских картинНемецкой жизни, где одинБлагоразумно-строгий чинВладеет всем и где хранятДо наших пор еще, как клад,Неоцененные чертыПечально-пошлой чистоты,Бирсуп и нежность…Русский быт,Увы! совсем не так глядит, —Хоть о семейности егоСлавянофилы нам твердятУже давно, но виноват,Я в нем не вижу ничегоСемейного…О старинеРассказов много знаю я,И память верная мояТьму песен сохранила мне,Однообразных и простых,Но страшно грустных…Слышен в нихТо голос воли удалой,Все злою волею женой,Все подколодною змеейОпутанный, то плач о том,Что тускло зимним вечеркомГорит лучина, — хоть не спатьБедняжке ночь, и друга ждать,И тешить старую любовь,Что ту лучина залилаЛихая, старая свекровь…О, верьте мне: невеселаКартина — русская семья…Семья для нас всегда былаЛихая мачеха, не мать…Но будет скучно вам моиВоззрения передаватьНа русский быт…Мы лучше тойНе чисто русскою семьейЗаймемся…Вся она былаИз женщин.С матери начатьЯ должен…Трудно мне сказать,Лет сорок или сорок пятьОна на свете прожила…Да и к чему?В душе моейХранятся так ее черты,Как будто б тридцать было ей…Такой свободной простотыБыла она всегда полна,И так нежна, и так умна,Что становилося при нейСветлее как-то и теплей…Она умела, видя вас,Пожалуй, даже в первый раз,С собой заставить говоритьО том, о чем не часто вамС другим придется, может быть;Насмешке ль едкой, иль мечтамБезумно-пламенным вниматьС участьем равным; пониматьОттенки все добра и злаТак глубоко и равно,Как женщине одной дано…Она жила…Она жилаВсей бесконечной полнотойИ мук, и счастья, — и покойПечально-глупый не моглаОна от сердца полюбить…Она жила, и жизни тойНа ней на всей печать легла,И ей, казалось, не забытьТого, чего не воротить…И тщетно опыт многих летРассудка речи ей шепталХолодные, и тщетно светЕе цепями оковал…Вам слышен был в ее речахНе раболепно-глупый страхПред тем, что всем уже смешно,Но грустный ропот, но одноРазуверенье в гордых снах…И между тем была онаКогда-то верная женаИ мать примерная потом,Пример всегда, пример во всем.Но даже добродетель в нейТак пошлости была чужда,Так благородна, так проста,Что в ней одной, и только в ней,Была понятна чистота…И как умела, боже мой!Отпечатлеть она во всемСвой мир особый, — и притомНе быть хозяйкой записной, —Не быть ни немкою, речьВести о том, как дом беречь,Ни русской барыней кричатьВ огромной девичьей…О нет!Она жила, она страдатьЕще могла, иль сохранять,По крайней мере, лучших летСвятую память…Но о нейПока довольно: дочерей,Как я умею описатьТеперь мне кажется пора…Их было две, и то былаПрироды странная игра:Она, казалось, создалаНеобходимо вместе их,И нынче, думая о них,Лишь вместе — иначе никак —Себе могу представить их.Их было две…И, верно, такУж было нужно…СозданаБыла, казалося, однаБыть вечной спутницей другой,Как спутница земле луна…И много общих черт с лунойЯ в ней, особенно при той,Бывало часто находил,Хоть от души ее любил…Но та…Ее резец творцаТворил с любовью без конца,Так глубоко и так полно,И вместе скупо, что одноДыханье сильное моглоЕе разбить…Всегда больна,Всегда таинственно-странна,Она влекла к себе сильнейБолезнью странною своей…И так я искренне любилКапризы вечные у ней —Затем ли, что каприз мне милВсегда, во всем — и я привыкТак много добрых, мало злыхВстречать на свете, — или жальЦветка больного было мне,Не знаю, право; да и льзя ль,И даже точно и даноНам чувство каждое вполнеАнализировать?..ОдноЯ знаю:С тайною тоскойГлядел я часто на больной,Прозрачный цвет ее лица…И долго, долго без конца,Тонул мой взгляд в ее очах,То чудно ярких, будто в нихОгонь зажегся, то больных,Полупогасших…Странный страхСжимал мне сердце за нее,И над душой моей печальВитала долго, — и ееМне было долго, долго жаль…Она страдать была должна,Страдать глубоко, не однаЕй ночь изведана без снаБыла, казалось; я готовЗа это был бы отвечать,Хоть никогда б не отыскатьВам слез в очах ее следов…Горда для слез, горда и зла,Она лишь мучится моглаИ мучить, может быть, других,Но не просить участья их…Однако знал я: до зариСидели часто две сестры,Обнявшись, молча, и однаМолиться, плакать о другойБыла, казалось, создана…Так плачет кроткая лунаЛучами по земле больной…Но сухи были очи той,Слова молитв ее языкПроизносить уже отвык…Она страдала: много сновОна рассеяла во прахИ много сбросила оков,И ропот на ее устахМне не был новостью, хотяБыла она почти дитя,Хоть часто был я изумленВопросом тихим и простымО том, что детям лишь однимНово́; тем более, что онТак неожиданно всегдаМелькал среди ее речей,Так полных жизнию страстей…И вдвое, кажется, тогдаМне становилося грустней…Ее иную помню я,Беспечно-тихое дитя,Прозрачно-легкую, как тень,С улыбкой светлой на устах,С лазурью чистою в очах,Веселую, как яркий день,И юную, как детский сон…Тот сон рассеян…Кто же он,Который первый разбудилБорьбу враждебно-мрачных силВ ее груди и вызвал их,Рабов мятежных власти злой,Из бездны тайной и немой,Как бездна, тайный и немых!
6Безумец!..Знал или не знал,Какие силы вызывалОн на страданья и борьбу, —Но он, казалось, признавалСлепую, строгую судьбуИ в счастье веровать не мог,И над собою и над нейНависший страшно видел рок…То был ли в нем слепых страстейНеукротимый, бурный зов,Иль шел по воле он чужой —Не знаю: верить я готовСкорей в последнее, и мнойНевольный страх овладевал,Когда я вместе их видал…Мне не забыть тех вечеров,Осенних, долгий…Помню я,Как собиралась вся семьяВ свой тесный, искренний кружок,И лишь она, одна она,Грозой оторванный листок,Вдали садилась.ПреданаВлиянью силы роковой,Всегда в себя погружена,И, пробуждаяся поройЛишь для того, чтоб отвечатьНа дважды сделанный вопрос,И с гордой грустию молчать,Когда другому удалосьЕе расстройство увидать…Являлся он…Да! в нем была —Я в это верю — сила зла:Она одна его речам,Однообразным и пустым,Давала власть.Побывши с нимЛишь вечер, грустно было вам,Надолго грустно, хоть былаНепринужденно — веселаИ речь его, хоть и не был он«Разочарован и влюблен»…Да! обаянием влеклоК нему невольно…Странно шлоК нему, что было бы в другомОдной болезнью иль однимПечально— пошлым хвастовством.И взором долгим и больным,И испытующим онаВ него впивалась, и виднаВо взгляде робость том была:Казалось, было трудно ейПоверить в обаянье зла,Когда неумолим, как змей,Который силу глаз своихЧутьем неведомым постиг,Смотрел он прямо в очи ей…
7А было время…Предо мнойРисует память старый сад,Аллею лип…И говорятТаинственно между собой,Качая старой головой,Деревья, шепчутся цветы,И, озаренные луной,Огнями светятся листыАллеи темной, и кругомПрозрачно-светлым, юным сномВолшебным дышит всё…ОниИдут вдали от всех одниРука с рукой, и говорятДруг с другом тихо, как цветы…И светел он, и кротко взглядЕго сияет, и возвратПервоначальной чистотыЕму возможен…С ней однойХотел бы он рука с рукой,Как равный с равною, идтиК высокой цели…В ней найти он могТу половину нас самих,Какую с нами создал богНеразделимо…
8То был лишь сон один…Иных,Совсем иных я видел их…Я помню вечер…ГоворилОлимпий много, помню я,О двух дорогах бытия,О том, как в молодости былГотов глубоко верить онВ одну из двух… и потомуТеперь лишь верит одному,Что верить вообще смешно,Что глупо истины искать,Что нужно счастье, что страдатьОтвыкнуть он желал давно,Что даже думать и желать —Напрасный труд и что придетДля человечества пора,Когда с очей его спадетБезумной гордости кора,Когда вполне оно поймет,Как можно славно есть и питьИ как неистово любить…С насмешкой злобною потомРаспространялся он о том,Как в новом мире все равны,Как все спокойны будут в нем,Как будут каждому даныВсе средства страсти развивать,Не умерщвляя, и к тому жСвободно их употреблятьНа обрабатыванье груш.Поникнув грустно головой,Безмолвно слушала онаЕго с покорностью немой,Как будто власти роковойИ неизбежной предана…Что было в ей добро и зло?На нем, на ней давно леглоПроклятие; обоим имОдни знакомы были сны,И оба мучились по ним,Еще в живых осуждены…Друг другу никогда ониНе говорили ни о чем,Что их обоих в оны дниСжигало медленным огнем, —Обыкновенный разговорМеж ними был всегда: ни вздор,Ни голос трепетный поройНе обличили их…Лишь разСебе Олимпий изменил,И то, быть может, в этот часОн слишком искренне любил…То было вечером…ТемноВ гостиной было, хоть в окноГляделся месяц; тускло онИ бледно-матово сиял.Она была за пьяно; онРассеянно перебиралНа пьяно ноты — и стоял,Облокотяся, перед ней,И в глубине ее очейС невольной, тайною тоскойТонул глазами; без речейПонятен был то взгляд простой:Любви так много было в нем,Печали много; может быть,Воспоминания о том,Чего вовек не возвратить…Молчали долго; началаОна, и речь ее былаТиха младенчески, как в дниИные…В этот миг пред нимБылая Лина ожила,С вопросом детским и простымИ с недоверием ко злу…И он забылся, верить вновьГотовый в счастье и любовьХоть на минуту…На полуУзоры странные лунаЧертила…Снова жизнью сна,Хотя больного сна, кругомДышало всё…Увы! потом,К страданью снова возвращен,Он снова проклял светлый сон…
9Его проклясть, но не забытьОн мог — хоть гордо затаитьУмел страдание в груди…Казалось, с ним уже всемуБылому он сказал прости,Чему так верил он, чемуНадеялся не верить онИ что давно со всех сторонРассудком бедным осудил…Я помню раз, в конце зимы,С ним долго засиделись мыУ них; уж час четвертый былЗа полночь; вместе мы взялисьЗа шляпы, вместе поднялисьИ вышли…Вьюга нам в глазаКидалась…Ветер выл,И мутно-серы небесаНад нами были…Я забыл,С чего мы начали, садясьНа сани: разговора связьНе сохранила память мне…И даже вспоминать мне о нем,Как о больном и смутном сне,Невольно тяжко; говорилК чему-то Радин о годахИных, далеких, о мечтах,Которым сбыться не даноИ от которых он не мог —Хоть самому ему смешно —Отвыкнуть…Неизбежный рокЛежал на нем, иль виноватБыл в этом сам он, но возвратНе для него назначен был…Он неизменно сохранилНасмешливый, холодный взглядВ тот день, когда была онаСудьбой навек осуждена…
10Ее я вижу пред собой…Как ветром сломанный цветок,Поникнув грустно головой,Она стояла под венцом…И я…Молиться я не могВ тот страшный час, хоть все кругомСпокойны были, хоть онаБыла цветами убрана…Или в грядущее проникТогда мой взгляд — и предо мнойТогда предвиденьем возник,Как страшный сон, обряд иной —Не знаю, — я давно отвыкСебе в предчувствиях отчетДавать, но ровно через год,В конце зимы, на нейЯ увидал опять цветы…Мне живо бледные чертыПриходят в память, где страстейСтраданье сгладило следыИ на которых наложилПечать таинственный покой…О, тот покой понятен былДуше моей, — печать иной,Загробной жизни; победил,Казалось, он, святой покой,Влиянье силы роковойИ в отстрадавшихся чертахСиял в блистающих лучах…
11Что сталось с ним?Бежал ли онКуда под новый небосклонЗабвенья нового искатьИли остался доживатьСвой век на месте? —МудреноИ невозможно мне сказать;Мы не встречались с ним давноИ даже встретимся едва ль…Иная жизнь, иная даль,Необозримая, очамМоим раскинулась…И светВ той дали блещет мне, и тамНам, вероятно, встречи нет…
1845
- ПРЕБИОТИКИ - Владимир Голышев - Драматургия
- Комната для живых - Грэм Грин - Драматургия
- Король - Семен Юшкевич - Драматургия
- Диалоги кармелиток - Жорж Бернанос - Драматургия
- Сказка о новом шуте - Татьяна Культина - Драматургия / Прочий юмор / Юмористические стихи
- Слоны Камасутры - Олег Шляговский - Драматургия
- Беспокойное бессмертие: 450 лет со дня рождения Уильяма Шекспира - Тамара Казавчинская - Драматургия
- ВОСПИТАНИЕ РИТЫ - Уилли РАССЕЛ - Драматургия
- Синьор Тодеро-брюзга - Карло Гольдони - Драматургия
- Записки кинорежиссера о многих и немного о себе - Евгений Татарский - Драматургия