Каждый пред Богом наг - Татьяна Викторовна ФРО
- Дата:12.08.2024
- Категория: Периодические издания / Русская классическая проза
- Название: Каждый пред Богом наг
- Автор: Татьяна Викторовна ФРО
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татьяна ФРО
Каждый пред Богом наг
Каждый пред Богом
наг
Жалок,
наг
и убог,
В каждой музыке
Бах,
В каждом из нас
Бог…
……….У каждого свой
храм
И каждому свой
гроб…
Иосиф Бродский
ТРАГИЗМ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРОВ
Когда Лёля, единственная, до оторопи и замирания любимая дочь металлическим, но обёрнутым в мягкое голосом, очень тихо сказала: «Мама, я люблю Эльдара…Он мусульманин, мама, и, если ты мою любовь отвергнешь, то я лучше уйду от тебя, я отрекусь от православия и приму его ислам, если он так мне скажет, но я не отрекусь от него, потому что я люблю его…», Наташа взвизгнула мерзким, режущим тембром: «Только через мой труп!!!». В эти мгновения ей показалось, что она свою дочь…не-на-ви-дит, но Наташа успела прикусить язык, чтобы в следующий миг не дать ему выплюнуть: «Будь ты проклята! Ты мне больше не дочь!» — проглотила эти жуткие слова и от их смертельного яда побелела лицом и руками. Лёля страшно испугалась, подхватила маму, оттащила на кухню, влила ей сквозь синие губы валокардин, потом села напротив неё, взяла её руки в свои, уткнулась в них и затихла. Сколько времени они так просидели? Они не знали. Наташа не плакала, ни слёзки не проронила, поцеловала долгим поцелуем мягкое пушистое девичье темечко дочери и прошептала: «Лёлечка моя, пока лучше уходи…».
Лёля с почерневшими, набрякшими глазами молча собрала часть своих вещей и снова взяв мамины руки в свои, поцеловала их и безоговорочно-твёрдо сказала: «Мама, нам лучше пока пожить раздельно, я ведь это не сейчас решила, я уже нашла себе недорогую съемную квартиру, далековато, правда, но платить за неё я смогу: всё-таки и стипендия у меня повышенная, и работа на кафедре…Я всегда буду тебе звонить, и ты…Мама, я очень, очень его люблю…» и — ушла со своим большим чемоданом, тихо и мягко закрыв за собой входную дверь. А Наташа осталась стоять в прихожей. Она так и не заплакала. Ни разу за все свои больше чем 50 лет жизни Наташа не познала ненависти как калёного чувства в его самом чистом виде, ни к кому. Она знала чувства отторжения от того или иного человека, неприязни, брезгливости, гадливости и даже ужаса, но ненависти, то есть, взрывного чувства, толкающего без раздумий убить, столкнуть в пропасть, размозжить башку — не познала ни разу…И теперь она ужаснулась оттого, что оно, непознанное доселе, в какой-то миг вдруг выскочило к дочери! К дочери, любовью к которой Наташа вообще жила на белом свете — только потому, что девочка её стала взрослой и сама хочет делать свою жизнь?!
Тогда оказалось, что не только внутри Наташи, но и вообще всё вокруг неё помертвело и обесцветилось. Наташа видела на мобильнике звонки от Лёли, от бывшего мужа, Игоря, которому Лёля, видимо, всё рассказала, звонки от давних своих приятельниц, даже звонки от Лёлькиных подруг — она не взяла трубку ни разу, как бы ни надрывался бедный мобил. Она читала эсэмэски от них: «Срочно позвони, это важно», «Возьми трубку! Это важно!», «Нужно поговорить, это важно!» — не звонила, не брала, не поговорила: было бы действительно что-то катастрофическое — обязательно сообщили бы в эсэмэске, но такого не было, а, значит, ничего страшного и не случилось.
Она очень быстро уволилась с работы в лицейской библиотеке ничего никому не объясняя, но — категорически: невыносимо было находиться среди сотрудников, волей-неволей вести какие-то, даже и бытовые, разговоры, но и дома ей было было мучительно невыносимо. Она нигде не находила себе места и уходила из дома, едва проснувшись, не проглотив ни куска, а возвращалась поздно Она догадывалась, что несколько раз приезжал Игорь, бывший муж (у него оставался ключ от квартиры), ждал её, но так и уезжал не дождавшись. Нормальный человеческий сон превратился для неё в ошмётья забытья, о еде она просто забывала и всё колесила и колесила то по городу в каких-то незнакомых автобусах от края до края, то на трамваях с длинными маршрутами, то уезжала на дальних электричках куда придётся. Она совсем перестала читать, и это она-то — запойная книгочея, совсем не включала телек: всё, всё было пусто, ненужно, не для чего, не для кого…Проскочила мыслишка о самоубийстве, но не нашла достаточно плодородной почвы и исчезла…
Наташа и в детстве, и в пору юного, казалось бы, самой природой определённого цветения была до жути, до оторопи несимпатична, не уродлива, нет, а просто очень несимпатична внешне, но у неё была её мама, которая укрывала её, как защитным плащом-панцирем, своей любовью от насмешек и ядовитых стрел, как укрывала много лет спустя Наташа свою дочь Лёльку. И в этом коконе маминой любви Наташа спаслась и выросла такой искристо остроумной, легкой и веселой в общении с любым человеком, так отзывчиво впитывала выплакиваемые ей в плечо несчастья и горести, что люди, узнававшие её хоть чуточку ближе, почти сразу начисто переставали видеть её некрасивость, потому что подпадали под нежнейший, мягкий и тёплый свет её удивительной души, которая как будто и перелилась потом, много лет спустя огромной сияющей частью в дочь Лёльку.
Свою некрасивость как девочки, девушки, женщины Наташа сознавала с детства, но, даже в жуткую и жестокую пору отрочества, когда так жаждется всем нутром — нравиться всем, она воспринимала себя, свою некрасивость с лёгкостью непримечательной, бесцветной бабочки, легко и смешливо порхая. И эти лёгкость и смешливость держались на двух незыблемых опорах, невозможных для разрушения: светлой, объемлющей всё Наташкино существо с самого явления на свет, любви её мамы, а ещё — на потрясающей свободе внутри Наташинова существа, то есть, свободе от тяжёлого стремления нравиться, особенно мальчикам, юношам, и это были лёгкость и неземная воздушность оттого, что не надо из себя ничего корчить в жутких потугах нравиться, а можно просто быть собой — такой, какая есть, и вот это было божественной роскошью, мало кому вообще знакомой, мало кому дарованной небесами. Это была потрясающая награда то ли природы, то ли кого-то неведомого и невидимого за некрасивость. Именно эта лёгкость от трезвого осознания своей внешности и влила в Наташину душу незримый свет, притягивающий к ней, теплоту и искристость натуры, не скованной калечащими скрепами «нравиться, лидировать, повелевать, подчинять, владеть». Наташке же свет этот достался от её мамы, как если бы живая вода
- Том 3. Слаще яда - Федор Сологуб - Русская классическая проза
- Стихи (4) - Иосиф Бродский - Русская классическая проза
- Шествие - Иосиф Бродский - Русская классическая проза
- Последняя история Мины Ли - Нэнси Чжуён Ким - Русская классическая проза
- Сидим на набережной: я и Бродский - Наталья Филатова - Поэзия / Русская классическая проза
- Неплохой парень - Полина Викторовна Шпартько - Периодические издания / Социально-психологическая
- Личный призрак для препода - Любовь Викторовна Фунина - Периодические издания / Юмористическая фантастика
- Новогоднее чудо - Лия Альман - Русская классическая проза
- 17 дней пути некроманта - Ксения Кураш - Любовно-фантастические романы / Периодические издания
- Маэстро сидел за обеденным столом - Мария Викторовна Третяк - Русская классическая проза / Социально-психологическая