Форма входа
Читем онлайн Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
«в законе» (как стал КГБ). И удивляться тому, что к нам, видите ли, не едут или если едут, то не со всеми потрохами, даже как-то стыдно, памятуя о том, сколько лет эти люди были лишены возможности нормального общения со страной. А мы об этом помалкивали, комфортабельно расположившись в редакциях и уютных московских квартирах. Теперь же, однако, объявили тех, о ком опасливо помалкивали, даже личными «друзьями»…
Что же касается советов… Да советы ли это – или ответы на расспросы назойливых корреспондентов? Эмигранты ведь тоже разные, и ответы у них – разные (как и судьбы, и идеи). И не надо каждый ответ примеривать к нашему будущему, пора привыкать к очень некомфортабельной мысли о том, что не «властители дум» будут за него нести ответственность – в том числе и перед нашими детьми, – а мы с вами. Сами.
А то мы опять – всё на кого-то обижаемся… Всё от кого-то чего-то ждем… Вот приедет барин (Буковский, Синявский, Солженицын)…
А он не едет. Или заезжает – на время.
Когда кончилось крепостное право, Герцен не вернулся в Россию.
А мы…
Все кого-то хотим уязвленным нашим самолюбием задеть, комплекс неполноценности изжить. Ведь скребет нас, плохо нам, стыдно. Ведь молчали! Лжи – способствовали! На площадь – не выходили! Как же нынче желчи не разыграться: может каждый сказать о нас: не-пра-вед-но жили! А мы возьмем да докажем: пра-вед-но, ибо молчали, но внутри… что делалось внутри… в нашей внутренней свободе… Словом не выразишь!
А сегодня нам – брезгливо пальчик отставим – и Аксенов, видите ли, скучен, и Войнович надоел! Иное дело – читывали да зачитывались, когда запрещено было. (И ведь невдомек, что тогда это все можно было читать лишь двум категориям лиц: либо связанным с диссидентским кругом, либо связанным с КГБ. А сегодня, наконец, допустили к чтению миллионы.)
Так мы должны, обязаны доказать и другим, и прежде всего себе, что жили мы не напрасно и внутреннюю свободу свою сильно укрепили не вопреки, а благодаря… то есть наоборот, не благодаря, а вопреки…
Впрочем, тут мы окончательно запутываемся – при всем своем лукавстве.
Ибо: оправдания уютной своей жизни ищем, самооправдания жаждем, а его нет. В природе не существует.
Нет, и все тут.
Что бы сегодня ни нес В. Буковский (а он не «несет», а дело говорит, ибо пока народ не проснется, так гнить и будем – среди гнилых помидоров!), какие бы неуклюжие, как иным кажется, советы ни давал А. Солженицын, как бы скучен ни показался В. Максимов, нам придется все это вытерпеть.
Да, спорить, отстаивать свою точку зрения на будущее России, да, не соглашаться… Но: не требовать от них ничего.
Требовать – от себя.
Тем более что время вместолитературных поучений и претензий, по-моему, все-таки кончилось.
1991, июль
Прощание с утопией
Прежде всего – о жанре нашего собственного поведения. И – о нашей самооценке. Есть ли нам, интеллигенции, сегодня чем особенно гордиться? Думаю, вряд ли. Кокетничать собственной ролью в прогрессе отечественной журналистики я бы не стала, ибо какие уж из нас Мусины-Пушкины…
Ранней весной 1986 года в «Знамя» зашел Николай Тюльпинов, ранее мне не знакомый, выпил крепкого редакционного чаю, рассказал о рукописи «Ювенильного моря» А. Платонова. Назавтра принес. Через три месяца – напечатали. Потом аналогичным образом принес уже в «Дружбу народов» рукопись «Чевенгура». Вот Тюльпинов – рисковал. Не тем, что он станет «героем очередного визгливейшего скандала», а просто – мог за все эти (и другие) рукописи отправиться куда подальше.
Но он, повторяю, рисковал, и прекрасно рисковал, и я всегда ему буду благодарна за то, что он мне поверил, и надеюсь, что в городе Париже, где он сейчас обитает, он об этой моей благодарности прочтет.
Утверждать, что «все мы» (как я недавно прочитала в одной из литгазетовских статей), начиная с 1918 года, «были рьяно вовлечены в процесс построения эпического государства», что «двигала нами именно эстетика эпоса», – это значит отождествлять народ («всех нас») с идеологией государственного большевизма. Думаю, что и «Архипелаг ГУЛАГ», и «Колымские рассказы», и «Жизнь и судьба», и «Факультет ненужных вещей», и «Крутой маршрут» свидетельствуют об обратном. Не «эстетика эпоса», а властная диктатура уничтожила десятки миллионов лучших людей нашего народа. И если говорить о жанре, то это была чудовищная трагедия народа, «всех нас» – крестьянства, интеллигенции, рабочих, превращаемых не только в жертв, но и в палачей. А господствующая идеология именно и объявляла это «строительством эпоса».
Какой же нынче жанр к нам приходит и какой, унаследованный от прошлого, напротив, вытесняется из нашей жизни, вынужденно покидает ее? Хотя и продолжая (я покажу это чуть дальше) оказывать чрезвычайно серьезное сопротивление? Какая идет борьба, схватка жанров в реальности – и в нашем сознании, как общественном, так и индивидуальном?
Так вот: о романизации ли сознания свидетельствуют происходящие в обществе и литературе тектонические сдвиги? Роман ли стал главенствующим в текущей сегодняшней, «горячей» жизни и литературе? О романном ли мышлении говорят проявившиеся – повторяю, и в жизни, и в литературе – наркоманы и мафиози, проститутки и подпольные миллионеры, бездомные и нищие? О романном ли мышлении свидетельствует реабилитация ранее запрещенных книг, многие из которых написаны в жанре романа?
Идеологическим обструкциям, арестам, высылке, эмиграции подвергались не только люди, но и книги. Романы «Доктор Живаго» и «Жизнь и судьба» сами становились героями нового романа – романа о романе. По-настоящему романной историей мне представляется судьба гроссмановского детища – с «высочайшим» запретом, предсказанным (хоть и от противного) – будущим (все-таки «опубликуют» – добавлено: «лет через двести»), укрытием последней авторской редакции где-то в Клину; передачей фотокопии через границу; с целой цепочкой людей, помогавших если не автору, то роману выжить; с драматической смертью самого автора, с историей публикации романа – сначала в Швейцарии, потом, через целую эпоху, – в Москве; наконец, с яростными нападками шовинистов уже после публикации этой многострадальной вещи; с борьбой против «Октября», осмелившегося «Жизнь и судьбу» напечатать… Это ли не роман?
А вся история «Доктора Живаго» – от самого его создания, от замысла, выросшего, на мой взгляд, из чувства горчайшей, глубочайшей неудовлетворенности Пастернака своей собственной биографией, по его мнению, благополучной – да и впрямь благополучной, ежели сравнить ее с судьбой погибшего Мандельштама, с отчаявшейся за жизнь собственного сына Ахматовой, покончившей с собой Цветаевой… Нет, не просто из соображений эстетики постоянно отвергал Пастернак себя-самого-прежнего. Он – в действительности – не был «удостоен» жизни той, которой он наградил своего героя, Юрия Андреевича Живаго, и все-таки воссоздал эту жизнь и эту смерть в августе 1929 года: смерть в отсутствии свободы, когда уже в
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова бесплатно.
Похожие на Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - Наталья Борисовна Иванова книги
- Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век - Наталья Иванова - Публицистика
- Переписывая прошлое: Как культура отмены мешает строить будущее - Весперини Пьер - Публицистика
- Миф о шести миллионах - Дэвид Хогган - Публицистика
- Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин - История / Литературоведение
- Русская жизнь-цитаты 7-14.01.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14.04.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 14-21.03.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 21-31.10.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 20-31.12.2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика
- Русская жизнь-цитаты 7-14 июня 2024 - Русская жизнь-цитаты - Публицистика