Шрифт:
Интервал:
Закладка:
23 сентября возобновился марш на юг. За два дня союзные войска пересекли плодородную долину рек Кача и Бельбек, поедая виноград, персики, груши и прочие фрукты, созревавшие в покинутых садах. Истощенные и утомленные сражением, многие солдаты падали от обезвоживания, и вдоль дороги колонны остановились, чтобы похоронить жертв холеры. Затем армии начали обходной маневр вокруг Севастополя, продираясь через густые дубовые леса Инкерманских высот пока они не добрались до Мекензиевых гор, названных так по имени шотландского поселенца восемнадцатого века. Здесь передовой отряд британской кавалерии столкнулся с арьергардом Меншикова, отходившим на северо-восток к Бахчисараю. Капитан Луис Нолан из 15-го полка королевских гусар, который был в авангарде со штабом лорда Реглана, посчитал, что это возможность для кавалерии нанести тяжелый удар по русским. С самой высадки в Крыму Нолан испытывал разочарование в британском командовании, которое не применяло кавалерию, сначала на Булганаке, затем на Альме, для преследования отступающих русских. Поэтому когда нападение гусар на арьергард русской армии было остановлено лордом Луканом, Нолан был вне себя от бешенства. В своем дневнике кампании он с Мекензиевых гор описал как русская армия смогла уйти:
Пушки, которые смогли ускользнуть, тащились вдоль дороги внизу, с некоторым количеством телег конвоя, который смог уйти. Рассеянная пехота бежала вниз по крутому склону без оружия, без касок, а несколько выстрелов из наших пушек подгоняли их к русской армии в плотных колоннах внизу. Два полка нашей кавалерии двинулись вдоль дороги по долине на некотором отдалении, подбирая телеги и лошадей, которых мы захватили всего 22, среди них походную карету генерала Горчакова с двумя прекрасными вороными лошадьми{294}.
Союзные армии сильно растянулись, когда измученные отставшие заплутали в густых лесах. Дисциплина упала и многие солдаты, как казаки до них, начали грабить оставленные дома и поместья вокруг Севастополя. Дворец Бибиковых был разгромлен и разграблен французскими войсками, которые обеспечили себя шампанским и бургундским из обширных погребов и продолжили разгром, выбрасывая мебель из окон, разбивая окна и испражняясь на полах. Маршал Сент-Арно, который был при этом, не сделал ничего, чтобы остановить грабеж, который он видел как награду своим истощенным войскам. Он даже принял в подарок от войск небольшую конторку, который он отправил своей жене в Константинополь. Некоторые зуавы (у которых была традиция театральных представлений) переоделись в женскую одежду из будуара княгини и разыграли пантомиму. Другие нашли рояль и начали играть вальсы танцующим солдатам. Владельцы дворца покинули его лишь за несколько часов до прибытия французских войск и один офицер вспоминал:
Я вошел в небольшой будуар… Свежесрезанные цветы до сих пор стояли в вазах на каминной полке, на круглом столе был экземпляр журнала Illustration (французский журнал), ящик с письменными принадлежностями — перьями, бумагой, недописанное письмо. Письмо было от молодой девушки к своему жениху, который сражался при Альме; она писала ему о победе, успехе; о том, что уверенность была в сердце каждого, особенно в сердцах девушек. Жестокая реальность прервала все это — письма, иллюзии, надежды{295}.
Чем дальше на юг шли союзные армии, тем сильнее распространялась паника среди русского населения Крыма. Новости о поражении на Альме нанесли сокрушительный удар по настроениям, разрушив миф о русской неуязвимости, особенно против французов, идущий еще от 1812 года. В Симферополе, административной столице Крыма, была такая сильная паника, что Владимир Пестель, генерал-губернатор, приказал эвакуировать город. Русские упаковали свои пожитки на телеги и двинулись к Перекопу, надеясь достичь большой земли до того, как её отрежут союзные войска. Сказавшись больным, Пестель был в числе первых сбежавших. С начала паники он ни разу не появлялся на публике или принял какие-либо меры против беспорядков. Он даже не смог остановить татар от передачи военных запасов с русских складов союзникам. Сопровождаемый своими жандармами и большой свитой чиновников, Пестель выехал из города через большую толпу татар, которые свистели и улюлюкали ему вслед: «смотрите, как гяур[49] бежит! Наши освободители уже рядом!»{296}.
С момента прибытия союзных армий татарское население Крыма ощутило себя увереннее. До высадки татары осторожно заявляли о своей верности царю. Но с начала войны на Дунайском фронте русские власти стали особенно пристально следить за ними, казаки контролировали сельскую местность со всей свирепостью. Но как только союзные армии высадились в Крыму, татары тут же перешли на их сторону — в особенности татарская молодежь, которая была меньше подавлена годами русского владычества. Они видели во вторжении освобождение, признавали турок за солдат калифа (халифа) и заявили о верности новому «турецкому правительству», которое по их мнению было установлено в Крыму. Армии вторжения быстро заменили русского губернатора Евпатории на Топал-Умер-пашу, татарского торговца из города. Они также привезли с собой Муссада Гирея, наследника древней правящей династии Крымского ханства, который призвал татар Крыма поддержать вторжение[50].
Полагая, что они будут вознаграждены, татары пригоняли скот, лошадей, телеги в распоряжение союзных войск. Некоторые работали шпионами и разведчиками.
Другие присоединялись к татарским бандам, которые разъезжали по сельской местности запугивая русских землевладельцев поджогами домов и даже смертью, если они не отдадут им свой скот, продовольствие и лошадей для «турецкого правительства». Вооруженные саблями, татарские повстанцы надевали свои шапки из овечьей кожи навыворот, символизируя конец русской власти в Крыму. «Все христианское население полуострова живет в страхе перед татарскими шайками», писал Иннокентий, православный архиепископ Херсонско-Таврической епархии. Один русский землевладелец, который был ограблен на своей земле, думал что всадников подстрекали муллы ради мести христианам, полагая что вернется мусульманское правление. Определенно, в некоторых местах так и было, повстанцы вершили свои зверства не только против русских, но и армян и греков, разрушая церкви и даже убивая священников. Русские власти играли на религиозных страхах, чтобы собрать поддержку царским армиям. Путешествуя по Крыму в сентябре, Иннокентий объявил вторжение «священной войной» и говорил, что у России есть «великое и святое призвание защищать православную веру от мусульманского гнета»{297}.
26 сентября союзные армии достигли деревни Кадыкой, откуда им стал виден южный берег. В тот же день Сент-Арно побежденный своей болезнью передал свои обязанности главнокомандующего Канроберу. Пароход увез маршала в Константинополь, но он умрет в пути от сердечного приступа, и этот же пароход повезет его тело назад в Париж. Пароход так же привез с собой ложные вести о том, что осада Севастополя началась, подтолкнув Каули, британского посла в Париже, проинформировать Лондон о том, что союзные армии «видимо займут место» в течение
- AНГЛО-САКСОНСКАЯ ХРОНИКА - АВТОР НЕИЗВЕСТЕН - История
- Другой взгляд на Сталина (Запрещенный Сталин) - Людо Мартенс - История
- Крымская весна. 30 дней, которые потрясли мир - Олег Матвейчев - История
- Аттила. Русь IV и V века - Александр Вельтман - История
- Раннее христианство: страницы истории - Ирина Свенцицкая - История
- История государства Российского. Том II - Николай Карамзин - История
- Загадки древности (Белые пятна в истории цивилизации) - Гарий Бурганский - История
- Крымская война - Е Тарле - История
- Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом - Михаил Гаспаров - История
- Балтийские славяне. От Рерика до Старигарда - Андрей Пауль - История