Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12. Париж и новый порядок
Мирный конгресс был должен был начаться во французском министерстве иностранных дел на Кэ д’Орсэ днем 25 февраля. К полудню огромная и возбужденная толпа зрителей собралась на набережной чтобы наблюдать за прибытием делегатов. Вытянувшихся от моста Согласия до Йенской улицы зевак сдерживала пехота и жандармерия, чтобы кареты иностранных представителей могли проехать через толпу и остановиться у недавно законченного комплекса зданий министерства иностранных дел. Делегаты начали прибывать с часу дня, каждого приветствовали криками «Vive la paix!» и «Vive l’Empereur!»[107] когда они выходили из карет и поднимались в здание. Одетые во фраки, делегаты собрались в великолепном Посольском зале, где огромный круглый стол покрытый зеленым бархатом и с двенадцатью креслами вокруг стола был подготовлен для конференции. Зал был визитной карточкой декоративного искусства Второй империи. Бордовые сатиновые портьеры свисали вдоль стен. Единственными картинами были ростовой портрет Наполеона III и императрицы Евгении, чьи покровительственные взоры были постоянным напоминанием делегатам о новой позиции Франции как арбитра в международных делах. На каминной полке стоял бюст Наполеона I — персоны нон грата в дипломатических кругах в последние сорок лет. Парижский конгресс подчеркивал то, во что хотел верить Наполеон III — возвращение наполеоновской Франции в Европейский концерт{550}.
Выбор Парижа как места для проведения конгресса был знаком нового положения Франции как выдающейся державы на континенте. Единственный другой город, где конгресс мог бы пройти, была Вена, в которой был подписан договор 1815 года, но эту идею отвергли британцы, которые с подозрением относились к дипломатическим усилиям австрийцев с самого начала войны. С перемещением дипломатической мощи на краткое время в Париж, Вена теперь выглядела городом прошлого. «Никто не сможет отрицать того, что Франция выйдет из всего этого выросшей», писал граф Валевский Наполеону, после того, как стало известно, что он будет принимать конгресс. «Франция одна заработает на этой борьбе. Сегодня она занимает первое место в Европе».
Конгресс начался лишь три месяца спустя после окончания Всемирной выставки, блестящего международного события, конкурировавшего с лондонской Великой выставкой в 1851 году. Пять миллионов посетителей прошли через выставочные залы на Елисейских полях. Два этих события делали Париж центром Европы. Это была крупная победа Наполеона III, чье решение вступить в войну всегда было под влиянием необходимости поднять престиж как внутри страны так и за границей.
С самого начала мирных переговоров прошлой осенью, он был ключевым игроком, от которого зависели все другие державы в удовлетворении своих интересов. «Я поражена общим почтением к императору Наполеону», писала княгиня Ливен баронессе Мейендорфф 9 ноября. «Война вознесла его довольно высоко, его и Францию: но не дало ничего Англии»{551}.
Мирные переговоры продолжались всю зиму и ко времени прибытия делегатов в Париж, большинство спорных вопросов уже было решено. Главным препятствием оставалась твердая позиция британцев, которые не спешили с окончанием войны, в которой они не добились ни одной заметной победы, чтобы удовлетворить их честь и оправдать потери последних восемнадцати месяцев. Захват Севастополя был в конце концов французским успехом. Под давлением воинствующей прессы и общественности, Палмерстон повторил свои минимальные требования, которые он озвучил 9 октября, и запугивал продолжением войны, начав с весенней кампании на Балтике, если русские не согласятся на британские условия. Он давил на Кларендона, своего министра иностранных дел, не принимать от русских ничего кроме полного подчинения его требованиям на Парижском конгрессе.
Несмотря на громкие заявления, требования Палмерстона постоянно менялись. К ноябрю он уже совсем оставил идею добиться независимости Черкесии, не удалось найти ни одного представителя этой непонятной территории, чтобы подписать договор от её имени. Он продолжал настаивать на том, что Россия должна лишиться Кавказа и Центральной Азии, и был уверен, что британская твердость поможет этого добиться. Россия находилась в слабой позиции, писал он Кларендону 25 февраля, и выказывает признаки «непослушания», оспаривая последнюю версию британских условий: полное удаление русских кораблей и арсеналов с Черного моря и эвакуация «со всех территорий Турции (включая Карс) оккупированных русскими войсками». Эти условия, настаивал Палмерстон, не являются «бесчестными для России… но только лишь рассчитаны на то, чтобы продемонстрировать искренность отказа от агрессивных намерений». Предупреждая Кларендона о графе Орлове, руководителе русской делегации в Париже, он демонстрировал русофобское отношение:
Что касается Орлова, то я знаю его хорошо — он учтив и любезен внешне, но его внутренний разум глубоко пропитан русской наглостью, высокомерием и гордостью. Он сделает все, что в его силах, чтобы запугать без внешних признаков этого. Он будет бороться за каждый пункт, который по его мнению он может отбить, и он обладает коварством наполовину цивилизованного дикаря{552}.
Французам и итальянцам претило поведение Палмерстона (Виктор Эммануил, король Пьемонта, описывал его как «бешеное животное»). Стремящиеся к миру французы не разделяли британское желание наказать Россию. Сближение с русскими им было нужно для реализации планов Наполеона в Италии. Сочувствовавший движению по объединению Италии, французский император рассчитывал, что он может заполучить обратно Савойю и Ниццу — захваченную французами в 1792 году, но возвращенную Пьемонту Венским конгрессом в 1815 году — если он поможет пьемонтцам отвоевать у австрийцев Ломбардию-Венецию и изгнать Габсбургов из остальной Италии. Ему был нейтралитет России, чтобы победить австрийцев и французы не желали следовать карательным инициативам Палмерстона против России. Их основное расхождение во взглядах с британцами было из-за границы Бессарабии, территории которую Россия должна передать обратно оттоманской Молдавии. Палмерстон, поддержанный Австрией, занимал твердую позицию, утверждая, что Россия не должна иметь никаких возможностей по доступу к Дунаю, что было основной темой для переживаний австрийцев. Русские хотели использовать Карс, как противовес Бессарабии и их поддерживали французы. Но под давлением британцев и австрийцев Наполеон убедил Орлова принять компромисс в Париже. В целом русские теряли примерно треть бессарабской территории, которую они получили от турок в 1812 году, включая дельту Дуная, но они сохраняли болгарские общины в Бессарабии и стратегически важный горный хребет к юго-востоку от Хотина. Британцы заявляли о своей победе;
- AНГЛО-САКСОНСКАЯ ХРОНИКА - АВТОР НЕИЗВЕСТЕН - История
- Другой взгляд на Сталина (Запрещенный Сталин) - Людо Мартенс - История
- Крымская весна. 30 дней, которые потрясли мир - Олег Матвейчев - История
- Аттила. Русь IV и V века - Александр Вельтман - История
- Раннее христианство: страницы истории - Ирина Свенцицкая - История
- История государства Российского. Том II - Николай Карамзин - История
- Загадки древности (Белые пятна в истории цивилизации) - Гарий Бурганский - История
- Крымская война - Е Тарле - История
- Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом - Михаил Гаспаров - История
- Балтийские славяне. От Рерика до Старигарда - Андрей Пауль - История