Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генри Клиффорд был в числе тех, кто пытался восстановить дисциплину: «когда солдаты вернулись от брустверов Редана. мы вынули наши сабли и принялись колотить солдат и умолять их остановиться и не бежать, иначе все пропало; но многие бежали. Траншея куда они бежали была настолько переполнена, что было невозможно двигаться не наступая на раненых, которые лежали под ногами»{520}.
Было безнадежно пытаться повторить атак с войсками в таком паническом настроении, большинство из которых было молодыми резервистами. Генерал Кодрингтон, командующий Легкой дивизией и ответственный за штурм, остановил все дальнейшие действия в этот день — а за день британцы насчитали 2610 выбывшими из строя из них 550 убитыми. Кодрингтон собирался на следующий день повторить атаку закаленной в боях Хайлендской бригадой. Но до этого дело не дошло. Вечером русские решили, что они не смогут защищать Редан от французских пушек на Малаховом кургане и покинули крепость. Как объяснил один русский генерал, возможно в одном из самых первых описаний боя, Малахов курган был «всего лишь одной крепостью, но он был ключом к Севастополю, откуда французы могли обстреливать город как им вздумается, убивая тысячи наших солдат и гражданских, и возможно разрушив понтонный мост, чтобы отрезать нас от спасения на Северной стороне»{521}.
Горчаков отдал приказ эвакуировать всю Южную сторону Севастополя. Военные строения взрывались, магазины и склады были сожжены, толпы солдат и гражданских готовились пересечь плавучий мост на Северную сторону. Заметное число русских солдат считали решение эвакуировать город предательством. Они считали события прошедшего дня частичной победой, так как они отбили атаки на все бастионы кроме Малахова, но они не понимали, или отказывались признавать, что то, что они только что потеряли, было ключом к продолжению обороны города. Многие моряки не хотели покидать Севастополь, где они провели всю свою жизнь, и некоторые протестовали. «Мы не можем уйти, никто не может нам приказывать», заявила одна группа матросов, ссылаясь на отсутствие у них командующего после смерти Нахимова.
Солдаты могут уходить, а у нас есть свои командиры, и они нам не говорили уходить. Как мы можем бросить Севастополь? Ведь все атаки были отбиты, только Малахов был взят французами, но завтра мы вернем его обратно, мы останемся на своих постах!.. Мы умрем сделать, но не уйдем, что иначе Россия скажет про нас?{522}.
Эвакуация началась в семь вечера и шла всю ночь. На причале у Николаевского форта скопилась огромная толпа солдат и гражданских в ожидании перехода через плавучий мост. Раненые и больные, женщины с маленькими детьми, старики с палками, все перемешались с солдатами, матросами, лошадьми и артиллерийскими повозками. Вечернее небо освещалось заревом горящих зданий, звуки пушек на дальних бастионах смешивались со взрывами в Севастополе, в фортах и кораблях, русские взрывали все, что неприятель бы мог использовать и что нельзя было забрать с собой. Ожидая появления британцев и французов в любую минуту, толпа начала паниковать, и тесниться ближе к мосту. «Можно быть ощутить страх», вспоминала Татьяна Толычева, которая ждала у моста с мужем и сыном. «Стоял ужасный шум — люди кричали, плакали, выли, раненые стонали, снаряды пролетали по небу». Бомбы падали в бухту постоянно: одна убила восьмерых пленных союзников прямым попаданием в переполненную набережную. Солдаты, лошади и артиллерия переправлялись первыми, за ними запряженные волами телеги груженые ядрами, сеном и ранеными. Переправлялись в тишине — никто не был уверен в том, что доберется до другого берега. На море было волнение, дул крепкий северо-западный ветер, дождь хлестал по лицам, пока они переправлялись через бухту. Гражданские выстроились в очередь для пересечения моста. Они могли забрать с собой только то, что могли унести на себе. Среди них была Толычева:
На мосту была давка — ничего кроме смятения, паники, страха! Мост почти развалился под всем нашим весом, вода доходила до коленей. Внезапно кто-то испугался и начал кричать «мы тонем!» Люди развернулись и попытались вернуться к берегу. Началась сутолока, люди топтали друг друга. Лошади испугались и встали на дыбы. Я думала мы сейчас умрем и начала молиться.
К восьми утра на следующее утро переправа завершилась. Был дан сигнал к последним защитникам покинуть бастионы и поджечь город. Остатками артиллерии они потопили последние корабли русского Черноморского флота в бухте перед тем как уйти на Северную сторону{523}.
Толстой наблюдал за падением Севастополя из Звездной крепости. В ходе штурма ему доверили командование пятипушечной батареей и он был одним из последних защитников, перешедших по понтонному мосту. Это был его день рождения, ему исполнилось 27, но то, что он видел перед собой было достаточно, чтобы разбить ему сердце. «Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и французские знамена на наших бастионах», писал от своей тетке, «и вообще во многих отношениях это был день очень печальный»{524}.
На горящий город смотрела утром и Александра Стахова, сестра милосердия, которая участвовала в переправке раненых из Севастополя. На следующий день она описывала увиденное в письме своей семье:
Весь город был объят пламенем — отовсюду были слышны взрывы. Это была картина ужаса и хаоса!.. Севастополь был покрыт черным дымом, наши собственные войска подожгли город. От этого вида я расплакалась (я редко плачу) и мне стало легче на сердце, за что я благодарю Бога… Как же тяжело это переносить это все, было бы легче умереть{525}.
Великий пожар Севастополя — повторение Москвы 1812 года — продолжался несколько дней. Части города еще горели, когда союзные армии вошли в него 12 сентября. Им открылись ужасные картины. Не всех раненых вывезли из города — их было слишком много — и около 3000 были оставлены без воды и еды в городе. Доктор Гюббенет, который был ответственен за эвакуацию госпиталей, оставил раненых предположив, что союзники вскоре найдут их. Он не имел представления, через сколько дней они займут город. Позже он был в ужасе читая отчеты в западной прессе подобные отчету Расселла из Таймс:
Их всех ужасов войны когда либо представленных миру, севастопольский госпиталь был самым душераздирающим и отвратительным. Войдя в эти двери я узрел таких людей, о Боже,
- AНГЛО-САКСОНСКАЯ ХРОНИКА - АВТОР НЕИЗВЕСТЕН - История
- Другой взгляд на Сталина (Запрещенный Сталин) - Людо Мартенс - История
- Крымская весна. 30 дней, которые потрясли мир - Олег Матвейчев - История
- Аттила. Русь IV и V века - Александр Вельтман - История
- Раннее христианство: страницы истории - Ирина Свенцицкая - История
- История государства Российского. Том II - Николай Карамзин - История
- Загадки древности (Белые пятна в истории цивилизации) - Гарий Бурганский - История
- Крымская война - Е Тарле - История
- Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом - Михаил Гаспаров - История
- Балтийские славяне. От Рерика до Старигарда - Андрей Пауль - История