Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Важные выводы относительно статуса вольноотпущенников в вестготском обществе VI–VII вв. содержатся в работах Е.С. Марей (Криницыной)[496]. Рассматривая постановления Толедских соборов, она фактически вводит в оборот новый для отечественный науки источник по истории рабства. Многие её выводы относительно их юридического и социального статуса (например, о большей степени зависимости по сравнению с вольноотпущенниками римского времени), а также глубокий анализ отдельных правовых казусов могут служить отправной точкой для возрождения в России историко-сравнительных исследований, построенных на основе варварских правд. Так, многие черты статуса вольноотпущенников вестготов и франков в VI–VII вв. оказываются, согласно выводам Е.С. Марей, сходными: например, те и другие часто оказывались под патронатом бывших владельцев (монастырей), были ограничены в перемещениях за пределами епархии и распоряжении своим имуществом.
§ 2.6. Рабство как категория и как социально-правовой статус: постановка проблемы:
Для более углублённого понимания проблемы рабства в раннесредневековой Западной Европе необходимо отдельно остановиться на конкретной дефиниции, которая позволит проанализировать в ходе дальнейшего исследования содержание тех правовых источников, которые имеются в нашем распоряжении.
С точки зрения простого обывателя, «рабство» — это состояние, противостоящее свободе и полноправию, следовательно, означающее несвободу и определённую степень бесправия. Однако, строго говоря, под это определение подходит множество различных социально-правовых статусов: и нахождение в плену, и прикрепление к земле зависимого человека и его потомков, и принудительное исполнение отработок в пользу богатого соплеменника для получения недоступных ранее ресурсов (пропитания, сельскохозяйственного инвентаря, скота и построек), и некоторые другие неравноправные отношения между индивидами.
Для того, чтобы избежать такой путаницы и возможно более рельефно очертить границы личной зависимости и рабства, зарубежная наука XIX–XX вв. потратила не один десяток лет. Свои определения рабства и его составляющие выдвигали и историки права, и представители социальной истории, и этнологи, и антропологи, и источниковеды.
Некоторые из этих определений были слишком широки и по хронологическому, и по географическому охвату и не отвечали задачам анализа правового материала германских племён и народов VI–XI вв. К такого рода дефинициям следует прежде всего отнести те, которые были предложены европейскими учёными-этнологами или теми исследователями, которые ставили своей задачей охват как можно более широкого материала различных эпох и континентов (яркие представители — Дж. К. Ингрэм, Г. Нибур, О. Паттерсон) или же принадлежали к т. н. «романистическому направлению историографии» XIX в. (Ш. Летурно, Н.Д. Фюстель де Куланж)[497]. Дж. К. Ингрэм, Г. Нибур и О. Паттерсон выводили наиболее расплывчатую дефиницию рабства, совокупность элементов которой максимально широко встречалась у всех племён и народностей (от рабов науру до российских крепостных крестьян), что размывало само понятие рабства как социально-правового института[498] и делало его непригодным для целей анализа общественной структуры раннесредневековой Европы.
Вместе с тем, «романисты», несмотря на наличие чёткого критерия для описания института франкского рабства — его подобие позднеантичным институтам личной зависимости (в частности, колонату), также не смогли чётко сформулировать специфику перехода от рабства античного и раннесредневекового типа в Западной Европе к средневековым типам личной и поземельной зависимости. В первую очередь, их попытки механического переноса особенностей римского (классического) рабства на рабство германских племён терпели неудачу из-за отсутствия сколько-нибудь заметного римского влияния на англо-саксонское общество[499] и северогерманские племена (саксы, фризы, тюринги); в этих условиях родство между германскими правовыми и социальными институтами у франков, англо-саксов и северных германцев ими просто замалчивалось.
Таким образом, крупнейшие исследовательские направления и дисциплины XIX ― начала XX в. (такие как этнология, позитивистская историография и «романистическое направление» в изучении истории Средневековья) мало чем не могут помочь современным историкам в деле определения дефиниции «германское рабство» и его основных компонентов и составляющих. Единственным полезным замечанием является мнение о том, что господин раба в любом обществе (в т. ч. франкском обществе времени Меровингов и Каролингов и в англо-саксонской Англии) владеет его личностью и некоторым набором прав, позволяющим ему реализовывать свою власть над рабом.
То, что не удалось сделать французским историкам при использовании сравнительно-исторического и стадиально-хронологического подходов, получилось у германских историков права XIX — начала XX в. В частности, речь идёт о трёх представителях школы правовой истории — Г. Вайтце, Х. Бруннере и И. Ястрове, идеи которых послужили основой для последующих выводов о положении рабов во франкском и англо-саксонском обществах и эволюции их статуса в период раннего Средневековья множества представителей направления правовой истории как в Германии, так и в других странах Западной Европы и Америки. Так, для И. Ястрова рабский статус на землях германских племён характеризовался четырьмя основными параметрами: а) отсутствием вергельда (т. е. виры, которая причиталась роду лично зависимого человека в случае его насильственной смерти и которая заменяла собой древнее право кровной мести); б) ответственность господина за преступления своего раба; в) выплата возмещения господину (а не самому рабу) в случае совершения преступления против его зависимого человека; и г) отсутствие у рабов правоспособности и права участия в судебном собрании в качестве одной из сторон процесса[500]. А.М. Вергеланд в результате анализа более широкого, чем И. Ястров, круга источников, пришла к сходным выводам, однако четыре основных признака рабства в германском обществе ей виделись несколько иначе. Так, она включала в это число: а) принадлежность человека к имуществу (как движимому, так и недвижимому); б) отсутствие прав на участие в общественной жизни (запрет покупать, продавать или обменивать имущество; непризнание браков и др.); в) отсутствие общественного статуса вне отношений со своим господином; и г) обоснование самого существования раба существованием его господина[501].
Отечественная наука середины XX в. также выработала свой подход к определению правового статуса раба. Этот подход связан с именем А.И. Неусыхина, который касался в своих работах разграничения социальных статусов в варварском обществе (к такого рода обществам он относил и франкское, и англо-саксонское) на основе правовых источников. Так, он говорил о «позитивной» и «негативной» свободе в Средние века. По мнению А.И. Неусыхина, «позитивная» (или «ранжированная») свобода представляла собой конгломерат отдельных социально-правовых статусов, к которому относились те представители германских племён и местных жителей бывшей Империи, которые обладали определёнными правами и обязанностями в рамках варварского общества (правом — обязанностью участия в судебном и народном собрании, ношения оружия и участия в ополчении; правом принадлежности к
- Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима - Лидия Винничук - История
- Жизнь древнего Рима - Мария Сергеенко - История
- Экономика Древнего Востока, Древней Греции, Древнего Рима, Древней Руси - Коллектив авторов -- История - История / Экономика
- Очерки по истории архитектуры Т.2 - Николай Брунов - История
- История Древней Греции в биографиях - Г. Штоль - История
- Жизни философов и софистов - Евнапий - История
- Испания от античности к Средневековью - Юлий Циркин - История
- Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I - Джон Гай - История
- В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы - Вадим Россман - История
- Эволюция средневековой эстетики - Умберто Эко - История