Форма входа
Читем онлайн Русский дневник. 1927–1928 - Альфред Барр
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
так много надо успеть увидеть: люди, театры, фильмы, церкви, картины, и только месяц на всё, мы ведь еще должны попытаться попасть в Ленинград и, может быть, в Киев. Невозможно описать это чувство возбуждения, возможно, оно разлито в воздухе (после Берлина), а может, это сердечность наших новых друзей, может быть, это тот невероятный дух предчувствия будущего, радостные надежды русских, их понимание того, что у России впереди по меньшей мере целый век величия, которое только грядет, тогда как Франция и Англия угасают.
27 декабря
«В кровать» в 1:15, но «не спать», ведь мои соседи тут – исполненные энтузиазма постельные клопы. Мы боролись с ними до четырех, пока все не заснули от усталости: они – от того, что кормились, я – от того, что меня ели. Встали в 10:30; пока одевались, постучал Роберт Вульф и представил Мэри Рид [28], приветливую американскую дамочку, которая спросила, не хотим ли мы посмотреть киностудию «Межрабпом-Русь» в действии. Мэй О’К⟨аллаган⟩ пригласила нас в четыре пообедать, и я в любом случае слишком устал, а Джери был не прочь. Так что я решил отнести наши паспорта в контору [29], чтобы получить местный штамп, и потом вернуться в кровать. Первая часть задачи оказалась для меня непосильной. В здании было восемь входов и четыре этажа, все обозначения на русском, несмотря на то что иностранцы вынуждены ходить сюда постоянно. После получасовых попыток (когда я всем подряд совал под нос написанную Роз⟨инским⟩ бумажку) меня проводили в комнату, где через головы сорока монголов и туркменов я увидел одинокого и жалкого чиновника, заполняющего бланки под диктовку. Я вычислил, что к тому моменту, как очередь дойдет до меня, пройдет два с половиной рабочих дня, так что я сдался и поплелся обратно в кровать, чувствуя себя очень усталым. Я спал весь день, пока Джери писал. Пообедали с О’К⟨аллаган⟩, а вечером отправились к профессору Уикстиду [30] с Даной. Профессор У⟨икстид⟩ преподает английский в академии [31]. Надеюсь встретиться с ним на следующей неделе.
Вечером позвонил Роз⟨инский⟩. И мы час или больше проговорили о музыке, он принес Zwieback [32] и мечниковский кефир, последний – весьма неприятный.
28 декабря
Много отдыхал, но всё еще чувствую себя очень усталым. Поздно завтракали с Даной и Мэри Рид. Отличный день, так что мы пошли на прогулку к немецкому посольству, в магазин, а потом в комнату, где обитали мужчина, его жена, четырехлетний ребенок и сестра жены. Две девушки играют, танцуют и поют в Доме Герцена – это московский клуб писателей [33]. Они обе были там и приветствовали нас театральными ужимками. Девочка Сюзанна вместе со своей мамой танцевала и пела очень мило, а «тетя» играла на гитаре вдохновенные русские народные песни. Кажется, они живут необыкновенно весело и бурно. Пётр [34], переводчик Даны, находит, что они слишком веселы – слишком похожи на гейш.
Днем спал, пока Джери писал.
Около восьми пришла Мэй О’К⟨аллаган⟩, чтобы отвести нас к Третьякову [35]. Он один из лидеров Новой Вещественности в русской литературе, хотя несколько лет назад был влиятельным футуристом. До революции он был профессором русской литературы в Университете Пекина [36].
Он живет в одном из четырех «современных» домов Москвы – квартирный дом, выстроенный в стиле Гропиуса-Корбюзье [37]. Но современный этот дом только внешне, потому что канализация, отопление и прочее технически очень примитивно и дешево сделаны – комедия мощной современности при отсутствии соответствующей технической традиции, чтобы ее обеспечить.
Третьякова [38] приняла нас сердечно, говорила на неплохом английском. С мужем ее я говорил по-немецки. Она была крепко сложена, с выразительными округлостями, очень энергичная. Совершенно лишена женского очарования, которое, без сомнения, является буржуазным извращением. Третьяков очень высокий, с хорошей формой совершенно голого черепа. Он был одет в плотную габардиновую блузу цвета хаки и в галифе с высокими гольфами. Костюм выглядел демонстративно практичным, хотя О’К⟨аллаган⟩ утверждала, что у Третьякова это без задней мысли. Дочь их была на удивление неприветлива, коренаста и тяжела, с припухшими глазами. Мать объяснила, что хулиганы (sic!) пытались отнять у нее лыжи и что она была в глубоком шоке.
Когда мы пришли, среди гостей был Эйзенштейн, великий кинорежиссер, и два грузинских кинематографиста. Первый уже собирался уходить, но Мэй договорилась с ним, чтобы мы посмотрели куски его двух новых фильмов через пару недель: «Октябрь» [39] и «Генеральная линия» [40]. Оба предназначались для празднования десятилетия Октября, но были отложены. Грузины казались интересными, но говорили только по-русски. Третьяков показал нам некоторые фотографии, которые он сделал в окрестностях Тифлиса, огороженного стеной города в окружении прекрасных гор. Мадам показывала нам архитектурные журналы.
Третьяков, кажется, утратил всякий интерес к чему бы то ни было, не относящемуся к его объективному, описательному, придуманному им самим журналистскому идеалу искусства. С тех пор как живопись стала абстрактной, он ею не интересуется! Стихи он больше не пишет, посвящая себя «репортерству».
Он показал мне свою последнюю работу, «био-интервью», как он назвал это, которое дает жизнь юноши из Китая настолько полно, насколько это возможно [41]. К тому, что мог рассказать мальчик, он добавил собственные знания о Китае, достигнув, как он полагает, наиболее реалистического и близкого описания Китая, какое только существует на иностранном языке. Его цель, однако, не художественная, как у Тургенева или Гоголя, но как можно более документальная, самый дотошный репортаж, предназначенный для того, чтобы возникло большее понимание между Россией и Китаем.
Когда я спросил про Малевича, Певзнера или Альтмана, он был совершенно не заинтересован – они были абстрактными художниками, а он был реальным, ячейка марксистского общества, в котором ⟨предложение не дописано⟩. Его больше интересовал Родченко, который оставил супрематизм ради фотографии. Он показал нам макет книжки детских стихов, которые он написал сам, а Родченко и его жена проиллюстрировали фотографиями бумажных кукол – великолепны по композиции и очень остроумны как иллюстрации [42]. Эта книжка была отвергнута государственными чиновниками, поскольку иллюстрации не имели прямого соответствия с содержанием стихов. (Т⟨ретьяков⟩ не мог решить, была ли эта цензура викторианской или протоэкспрессионистической.)
До того как мы отправились пить чай и есть салат в столовую, Третьякова провела нас по квартире. Дом предназначался для служащих государственной страховой компании. Эти привилегированные жильцы платили по 10 рублей за квартиру (очень мало). Но из них тут мало кто остался, квартиры сдавались посторонним
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русский дневник. 1927–1928 - Альфред Барр бесплатно.
Похожие на Русский дневник. 1927–1928 - Альфред Барр книги
- Первое чудо света. Как и для чего были построены египетские пирамиды - Анатолий Фоменко - Публицистика
- Мы – не рабы? (Исторический бег на месте: «особый путь» России) - Юрий Афанасьев - Публицистика
- Жрецы и жертвы Холокоста. Кровавые язвы мировой истории - Станислав Куняев - Прочая документальная литература
- Дневник - Зоя Хабарова - Публицистика
- Проект «Украина». Три войны России с Украиной - Антон Антонов-Овсеенко - Публицистика
- Гений места, рождающий гениев. Петербург как социоприродный феномен - Андрей Буровский - Публицистика
- «О текущем моменте» № 8(68), 2007 г. - Внутренний СССР - Прочая документальная литература
- Влияние морской силы на историю - Альфред Мэхэн - Прочая документальная литература
- Роль морских сил в мировой истории - Альфред Мэхэн - Прочая документальная литература
- Как объехать всю Европу за 300 евро - Елена Ризо - Публицистика