Том 5. Публицистика. Письма - Игорь Северянин
- Дата:21.07.2024
- Категория: Документальные книги / Публицистика
- Название: Том 5. Публицистика. Письма
- Автор: Игорь Северянин
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Игорь Северянин
Сочинения в пяти томах
Том 5. Публицистика. Письма
Уснувшие весны
Из воспоминаний о К.М. Фофанове
I. Стихи, мне посвященные
Я гость не лишний, не случайныйИ говорю Тебе: Поверь,Нежнее будь с сердечной тайнойИ к ней припри плотнее дверь.
Оберегай ее, как сторож,Когда падет ночная тень,Чтобы какой-нибудь заморышНе отравил твой добрый день… —
писал мне К. М. Фофанов на своей книге «Тени и тайны» в 1910 году, осенью, в Петербурге, зайдя ко мне почитать и послушать стихи, как он любил это делать, наезжая в столицу из Сергиева, где провел последние два года своей жизни. В этих стихах таится как бы некое пророчество, и сколько с тех пор разных жалких «заморышей» старались и стараются изо всех сил отравлять мои «добрые дни». Я намекаю на критиков, завистников, женщин. Но, как я сказал когда-то: «Искусство с нами, — и Бог за нас!»
Фофанов сделал мне много посвящений — и в стихах, и в прозе. В моем альбоме, оставленном при отъезде из Петербурга 28 января 1918 года одному моему хорошему знакомому, Борису Николаевичу Башкирову-Верину, имеется (имелось?) около двадцати фофановских посвящений, и некоторые из них были замечательными, как, например, посвящение в прозе, сделанное в 1908 году, когда К. М. гостил у меня несколько дней на мызе Ивановке под Гатчиной.
«Ничего лучшего не мог я придумать, что показал мне Игорь-Северянин. Чту его душу глубоко. Читаю его стихи, и все говорит мне: в Тебе — Бог!»
Часто я вспоминаю свои альбомы и очень беспокоюсь об их судьбе: там были стихи и письма, и некоторые с каждым годом приобретают все большее и большее историческое значение. Там были автографы Валерия Брюсова, Федора Сологуба, Зинаиды Гиппиус, Леонида Афанасьева, Изабеллы Гриневской, Вл. Г. Короленко, Т. Л. Щепкиной-Куперник, И. Ясинского, К. Чуковского, Александра Масаинова, Ан. Н..Чеботаревской, Н. А. Тэффи, Н. Гумилева, Н. И. Кульбина, К. Льдова, А. Измайлова и многих, многих других. У того же знакомого я оставил пятнадцать толстых книг, чьи печатные страницы сплошь заклеены вырезками из журналов и газет всей России — рецензиями о моем творчестве и моих эстрадных выступлениях. Были в этих книгах собраны и все карикатуры на меня, а их было порядочно. Там же оставлен и шарж на меня углем работы Владимира Маяковского— голова в натуральную величину. Самое печальное, что этот знакомый бежал из России в 1920 году, и судьба всех этих ценностей ныне мне неизвестна, хотя он и уверял меня в прошлом году в Берлине, что эти книги, как ему «достоверно известно», находятся в полной сохранности. Однако, я все же сильно боюсь, тем более, если принять во внимание, что многие автографы не подлежат восстановлению, так как иных авторов уже нет на свете, как, например, Фофанова, Мирры Лохвицкой или Гумилева. Несмотря на свою блестящую память, большинство стихов, посвященных мне, основательно уже много за эти годы позабыто, и дабы избежать полного их забвения, ибо многие вовсе не были напечатаны, я стараюсь привести здесь те из них, которые еще свежо помню.
Очаровательную балладу Фофанова «Об Мирре и Принце», мне и Мирре Лохвицкой признательно посвященную, я, к крайнему моему сожалению, восстановить уже теперь не сумею. Зато я приведу великолепное его стихотворение, обращенное ко мне, носящее название «Пророк Илья»:
Пророки шли дубровой темной.Один — Илья, чья речь, как гром.Другой — его преемник скромный,Босой, с лысеющим челом.
И говорит Илья: «ДовольноМне в мире быть среди людей —Гряди и властвуй речью вольно,Греми, преемник Елисей!
Я ухожу — земного хлебаНе надо мне, бессильна плоть…Я ухожу к Творцу на небо:Пора, пора — зовет Господь…»
И вышли старцы из дубровы.Смеркалось. Засыпала степь.Вдали теснился град суровый,И огоньков далеких цепь
Вдали рассеянно блестела,И сон пустыни был глубок,И за Ильею шел несмелоДругой — обиженный — пророк…
Вдруг шум раздался из дубровы.В пустыне был нарушен сон.И был, по воле Иеговы,Илья на небо вознесен!
И, в страхе падший на колени,Воззрел на небо Елисей,Где мчались кони, рвали тениСреди молниеносных змей…
И роковая колесницаГремела тяжко меж огней,И мчалась легкая, как птица,Четверка пламенных коней!
И между тем, как пламенея,Гремел и плакал небосклон,К ногам скатился ЕлисеяИльи разодранный хитон!..
Фофанов, вообще, очень любил меня, всячески поощряя мои начинания и предрекая им постоянно громкую будущность; но мой уклон к модернизму его всегда печалил, а иногда и раздражал. Он написал даже две пародии на мои стихи, которые тоже вошли в один из двух моих альбомов. К сожалению, я их не помню, да и вряд ли они характерны для него, так как написаны… в прозе! Из других полушуточных стихов я приведу следующие, написанные им в одно из моих посещений, когда он проживал в Гатчине. Было это зимою 1908 года. Я пришел к нему с мызы Ивановки на лыжах. Лыжный спорт с детства — один из моих любимейших, и на своих одиннадцатифутовых норвежских беговых лыжах с пружинящими ход американскими «хомутиками» я пробегал большие расстояния.
Я видел вновь весны рожденьеВесенний плеск, веселый гул,Но прочитал твои творенья,Мой Северянин, — и заснул…
И снилось мне: в стране полярнойВ снегу и в инее сады,Где лился свет луны янтарнойНа зачарованные льды.
И спало все в морозной негеОт рек хрустальных до высот,И, как гигант, мелькал на снегеПри лунном свете лыжеход…
Никто, думается, не будет спорить, что в этом пустяке много настроения и что он весь насыщен чистейшей лирикой именно в фофановских тонах. Стихи, подобные этим, я причисляю к истинным произведениям поэзии: несмотря на свою скромную форму, размер,
бедноту рифм и общую кажущуюся банальность, они так пленительны и полны такого тайного очарования, что повторять их бесконечно является настоящим наслаждением, я сказал бы потребностью каждого, кто любит и чувствует красоту.
Из других посвящений мне Фофанова я вспоминаю еще слегка декадентскую «Серенаду»:
Над прудом кружилась долгоГолубая стрекоза,Закрывая от восторгаИзумрудные глаза…
Чуть колеблелась осока,Наклоняя тощий стан,А в саду неподалекуЦвел оранжевый тюльпан.
И, предвидя новолунье,Он влюбился в стрекозу,И летит к нему шалуньяУтереть его слезу…
Бывши поэтом-пушкинианцем, молясь на Пушкина, он любил простоту и ясность, хотя сам не был чужд свежих образов, смелых эпитетов. Он мог сказать: «безлиственная ночь» и, вероятно, весьма удивился бы, если бы ему указали на дерзновение данного выражения.
Происходило это оттого, что в творчестве своем, как истинно художественном, он часто бывал подсознателен. Недаром многие критики называют Фофанова первым русским декадентом. Да, действительно в нем было то, что подходит под это наименование, но как он не любил, можно сказать, даже ненавидел «декадентов», — как называла критика того времени, Брюсова, Блока,
Сологуба. В одном из писем ко мне он дошел до того, что прямо-таки называл вышеназванных поэтов… бездарностями (!) и предостерегал меня от подражания им.
В заключение привожу его стихи, написанные мне в 1908 году на книге его «Иллюзии»:
Все люблю я в Игоре, —Душу и перо!Жизнь его, ты выгориВ славу и добро!
Песнь его прекрасная,И, как зорька ясная,Озари всевластная,На Парнасе высь!
II. Последние дни поэта
5 мая 1911 года, когда я только что закончил свой знаменитый «Весенний день», раздался звонок, и в мой кабинет вошел, как всегда возбужденный и нервный, Фофанов в сопровождении своего сына Константина, впоследствии футуриста Олимпова, оставившего после себя печальную память своими дикими выходками и причудами вплоть до запускания в публику стульями…
Этот случай имел место на первом моем поэзоконцерте в Петербурге, в зале Тенишевского училища, в октябре 1913 года, где среди двадцати трех участвующих литераторов и артистов выступал и этот неистовый юноша. В тот вечер вступительное слово о моем творчестве произнес покойный ныне Н. И. Кульбин.
- По Ишиму и Тоболу - Николай Каронин-Петропавловский - Публицистика
- Тень убийцы. Охота профайлера ФБР на серийного убийцу-расиста - Джон Дуглас - Биографии и Мемуары / Публицистика / Юриспруденция
- Этот мой джаз - Михаил Кулль - Публицистика
- He покоряться ночи... Художественная публицистика - Франсуа Мориак - Публицистика
- На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или Как человечество разучилось думать о будущем - Роман Кржнарик - Прочая научная литература / Обществознание / Публицистика
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Весь этот пиар. Сборник актуальных статей 2003-2013 - Игорь Даченков - Публицистика
- Обвал - Федор Крюков - Публицистика
- Казачьи станичные суды - Федор Крюков - Публицистика