Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был, между прочим, спор по следующему обстоятельству; за обедом решено было послать телеграмму Бэру, живущему в Дерпте. Некоторые хотели, чтобы телеграмма была послана на русском языке, другие — чтобы на немецком. Конечно, и я предпочел бы послать на русском языке. Но так как Бэр едва ли сумел бы прочесть телеграмму по-русски, то и надо было написать ее по-немецки.
А. Н. Майков экспромтом прочел следующее стихотворение за жженкой:
Академия кутит,
В буйстве силы не жалеет;
Это ясно говорит,
Что она уже русеет.
Россия — странное государство: это страна всевозможных экспериментов — общественных, политических и даже нравственных, а между тем ничто не укореняется в ней надолго. Залог ли это будущей самобытности, которая не успела еще отыскать своей точки опоры, или доказательство неспособности установиться на чем-либо определенном или твердом, и судьба ее вечно колебаться и бессознательно переходить от одной формы жизни к другой? Избави Бог!
31 декабря 1867 года, воскресенье
Конец 1867 года.
1868
4 января 1868 года, четверг
На публичном заседании съезда естествоиспытателей. Это было последнее заседание. Публики множество. Читали речи:
Юнге — окулист, Советов — агроном, Здекауер и Семашко, Председатель Кесслер произнес заключительную речь.
Но всех лучше была речь Юнге. Она, как и речи других ораторов, была направлена против преобладания классического образования. Вообще весь съезд, принял странный характер демонстрации против, системы министерства народного просвещения, на основании которой изучение классических языков в гимназиях делается господствующим и почти исключительным по идеям Каткова и Леонтьева.
6 января 1868 года, суббота
Обедал у Павла Никитича Меншикова. Раза два в год он дает своим приятелям лукулловские обеды. Для меня это, как говорится, корм не в коня, но я не мог уклониться от безгранично ласкового, радушного приглашения.
7 января 1868 года, воскресенье
Был у меня профессор Медико-хирургической академии Якубович. Любопытный разговор о военном министре и о Дубовицком, которые, по словам Якубовича, стараются сделать из академии школу. Конечно, это очень жаль, тем более что в последние годы она начала было сильно возвышаться и процветать. Он рассказывал мне невероятные нелепости, если только они действительно случились. Впрочем, то же говорил мне и Глебов.
8 января 1868 года, понедельник
Похороны князя Долгорукого, бывшего шефа жандармов и одного из любимцев государя. О нем, кажется, нечего больше сказать, как только «выехал в Ростов», хотя он занимал важные должности, был военным министром и проч. Говорят, он был добрый человек, но вряд ли годился на что другое, как только на то, чтобы слыть добрым человеком.
9 января 1868 года, вторник
На бале во дворце. Встретил многих знакомых, с которыми встречаешься только в таких многочисленных собраниях. Увиделся, между прочим, с Тимашевым, который опять призван к государственной деятельности.
12 января 1868 года, пятница
У нас с людьми часто совершаются странные метаморфозы. Вот, кажется, умный, хороший человек; поставили его на видное место, дали ему власть — и выходит человек такой посредственный, что только вздохнешь от глубины сердца и с сокрушением скажешь: как бедны мы в настоящее трудное время деятелями серьезными, истинно государственными.
Общее собрание Академии. Предложен был вопрос по поводу крыловского юбилея 2 февраля: праздновать ли этот день одному только Второму отделению или всей Академии? Некоторые были того мнения, что празднество должно ограничиться отделением, так как Крылов был не ученый, а литератор. Другие, в том числе и я, высказали мысль, что Крылов составляет часть нашей всенародной славы и что, хотя он не был ни филолог, ни лингвист, однако оказал огромные услуги отеческому языку своими произведениями. Президент пригласил встать тех, которые в пользу празднования всею Академиею: встали все, и тем дело решилось.
13 января 1868 года, суббота
Вчера мороз доходил на Неве до 35R, а сегодня, говорят, доходит до 37R.
Приходится писать речь о Крылове к юбилею, а времени остается всего две недели. Вот надпись к памятнику Крылова, что в Летнем саду, написанная Шумахером и напечатанная, кажется, в «Искре»:
Лукавый дедушка с гранитной высоты Глядит, как резвятся у ног его ребята, И думает: милейшие зверята, Какие, выросши, вы будете скоты.
Почему бы, кажется, не предоставить каждому человеку и каждому народу устраивать свои дела и жить, как он знает и хочет. Но беда в том, что дайте каждому волю это делать, и он тотчас залезет в чужой карман, в чужое право или в чужую землю.
Если где-нибудь нужен гений, то это в поэзии и в делах финансовых.
11 февраля 1868 года, воскресенье
Почти месяц я не принимался за мой дневник. Много было к тому причин, а в продолжение этого времени со мной опять случилось нечто нелепое в Академии. По взаимному соглашению членов Второго отделения Академии положено было прочесть на крыловском юбилее четыре речи:
Грот — черты из литературной деятельности Крылова; Срезневский — о языке, Бычков —. о переводах басен Крылова на иностранные языки, я — о баснях Крылова в художественном отношении. Больше двух недель работал я усидчиво и приготовил мою речь ко дню юбилея, то есть ко 2 февраля. Настал назначенный день. Публики в академической зале собралось много, хотя часть ее была отвлечена в концерт, который давался в пользу страдающих от голода. Началось чтение. Прочитал свою речь Грот, прочитали Срезневский и Бычков. Их чтение продолжалось менее двух часов: началось в двадцать минут второго, а кончилось в три. Настала моя очередь. Я встаю с места и с тетрадкою в руке направляюсь к кафедре. Но вдруг встает и президент и, обращаясь к публике, говорит: «Этим можем кончить, чтобы не утомлять вашего внимания, милостивые государи». Публика изумлена, не меньше изумлен и я; подхожу к президенту и спрашиваю, почему меня не допускают к чтению. Он пробормотал что-то об утомлении публики. Меня окружают знакомые и незнакомые и, в свою очередь, осыпают меня вопросами: «Что это значит, Александр Васильевич, что вас остановили?» и проч. Ответ мой всем один и тот же:
«Ничего не понимаю».
Возвратясь домой, я написал президенту серьезное письмо с протестом за такое нарушение академических правил, которое одновременно наносило оскорбление Академии, публике и мне… На другой же день получил от
- Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко - Биографии и Мемуары
- Военный дневник - Франц Гальдер - Биографии и Мемуары
- Записки - Модест Корф - Биографии и Мемуары
- Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев - Биографии и Мемуары
- Болельщик - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - Генрих фон Фосслер - Биографии и Мемуары
- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 1 - Эжен-Франсуа Видок - Биографии и Мемуары
- Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр