Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же до Геринга, то он ей показался «кондотьером, выродившимся в экстравагантного сатрапа». Он пригласил ее к себе в Каринхалл, огромное охотничье угодье в окрестностях Берлина с облаченными в средневековые костюмы егерями, где она с изумлением наблюдала, как Геринг менял свои облачения, цвет одного из которых переливался от фиолетового к розовому; все они были увешаны мечами, кинжалами, цветными лентами и прочими аксессуарами и украшениями. Геринг покатал Эдду на своей частной электрической железной дороге – с туннелями, мостами, сигнальными огнями и стрелочными переводами – и рассказал ей, что дорога эта является точной копией местных железных дорог в Германии и что она может оказаться полезной в случае разрушения во время войны основных дорог. Если война начнется, говорил он Эдде, то Германия захватит Мальту и оккупирует Британию, но никогда, ни при каких условиях не станет открывать восточный фронт. Он познакомил ее со своим львом, который принес в зубах и положил Герингу на колени кусок печенья, а знакомства с бизоном ей удалось избежать. Несмотря на «тучность», Геринг показался Эдде «вполне симпатичным»[53].
И Геббельс, и Гитлер сочли Эдду очень милой и sympathique. Но оба были явно недовольны ее чрезмерным макияжем, столь резко контрастирующим с непритязательным, домашним обликом жен нацистов. Геббельс злорадно отметил, что Гитлер по-настоящему ценил его Магду, «ясную и простую женщину», и поэтому «Эдда М. не произвела на него впечатления». Тем не менее они с Магдой дали в ее честь еще и ужин. «Много гостей. И очень жарко», – отметил он по этому поводу у себя в дневнике. Геббельс, писала Марта Додд, дочь американского посла в Берлине, был демагог, который «шипит как змея и воркует как голубь». Вскоре Эдда и Магда съездили вдвоем в Потсдам, и Геббельс заметил, что «их дружба в ближайшее время может оказаться очень полезной».
В дипломатических кругах визит Эдды в Германию оценили достаточно немилостиво. Французский посол Андре Франсуа-Понсе, мастер дипломатических словоизлияний, намеков и нюансов, человек с изысканными манерами и черными вощеными усами, которые он постоянно подкручивал, был тонкий знаток берлинской жизни. В своем отчете в Париж он написал, что «поведение» Эдды «вызвало глубокую обеспокоенность» – имея в виду, по всей видимости, тепло и энтузиазм, проявленные ею по отношению к ее хозяевам. Гранди, извечный завистник супругов Чиано, заявил, что она вернулась «опьяненной» оказанным ей приемом и более чем настроенной на более тесное сближение с Германией. Он был прав: Эдда на самом деле была очарована своими германскими хозяевами, и это многое говорило о том, как легко ее можно соблазнить, о ее жажде восхищения собой и желании быть выслушанной – все это вместе притупляло ее политическую интуицию. В свои двадцать пять она представляла собой странную смесь светской искушенности, погруженности в себя и бесхитростности. Слишком многое случилось с нею, слишком быстро; ей не хватало ни знания самой себя, ни, пожалуй, интеллекта, чтобы это понять.
Эдда, наверное, еще бы задержалась в Германии, если бы не пришедшая из Рима новость: ее семилетняя сестра Анна-Мария слегла с тем, что поначалу приняли за коклюш. Эдда немедленно вылетела в Италию, в аэропорту ее провожали министры, самые знатные члены итальянской общины в Берлине и один из помощников Гитлера с огромной подписанной фотографией фюрера в подарок. Ракеле отвезла Анну-Марию в Тиволи в надежде, что перемена воздуха ей поможет. Но девочке становилось все хуже: головные боли усилились, температура росла. Диагностировали полиомиелит. Ноги Анны-Марии были парализованы. Эдда прибыла из Берлина, Витторио и Бруно прервали свой летний отдых в Риччоне. Муссолини был вне себя от горя, не мог работать и постоянно сидел у постели дочери. Старшие дети говорили, что никогда не видели его в таком отчаянии и в такой ярости от собственного бессилия. Несклонная к проявлениям эмоций семья сгрудилась вокруг постели Анны-Марии, по большей части безмолвно.
Привезенные со всей Италии врачи-специалисты предупреждали: весьма вероятно, что Анна-Мария умрет. Дни шли, семья ждала. «По-прежнему никакой надежды, – записала у себя в дневнике Ракеле. – Бенито в прострации. Он не может прийти в себя от слов Анны-Марии о том, что она предпочтет умереть, чем на всю жизнь остаться парализованной». Когда в Тиволи для обсуждения каких-то срочных дел приехал Чиано, Муссолини с яростными криками выставил его за дверь.
Но Анна-Мария, как и Эдда, унаследовала стальную решимость родителей. Кризис миновал, и через несколько дней ее уже возили в кресле-каталке по саду, а она клялась, что скоро встанет на ноги. Первое время болезнь Анны-Марии держали в тайне, но когда о ней стало известно, полился поток подарков и телеграмм. Королева Елена прислала говорящую куклу. Ракеле вздохнула с чувством облегчения и в знак радости пожертвовала по 200 лир каждой бедной семье Тиволи. Анну-Марию жители города называли «наша маленькая императрица», а Муссолини – «наш отец земной».
К сентябрю 1936 года Анна-Мария поправилась настолько, что в семье сочли возможным для Витторио и Бруно отправиться на Олимпийские игры в Мюнхен. Юношей принимали с почестями и пригласили в канцелярию Гитлера, где в качестве почетного гостя был также приехавший на Игры в Германию принц Умберто. Они побывали на устроенном Геббельсом торжественном обеде на тысячу гостей. Фейерверк в конце вечера был таким экстравагантным и таким шумным, что, казалось, звучит артиллерийская канонада. Затем свой бал устроил Геринг – слуги были в ливреях и напудренных париках. Как заметил Франсуа-Понсе, в Третьем рейхе любили пышные празднества, но никто не любил их так, как толстяк Геринг. Его костюмы и украшения были либо похищены из музеев, либо конфискованы у коллекционеров-евреев. Сам он принимал гостей в необъятной белой униформе, толстые пальцы были усыпаны кольцами и перстнями. Прозванный язвительной Мартой Додд «сгустком плоти», с заплывшим в складках жира лицом и ледяным, безжалостным взглядом, Геринг после бала устроил и специальный чайный прием для итальянцев, на котором его дородная супруга Эмми появилась с золотыми волосами, завитыми в кольца вокруг головы в традиционном германском стиле.
Пока гости попивали чай, в зал из сада внезапно вошла львица и стала тыкаться носом в стоящих у дверей охранников. Витторио и Бруно замерли в своих креслах. Мария-Жозе и принцесса Матильда, вторая дочь Виктора Эммануила, в ужасе вскочили на ноги – как вспоминал впоследствии Витторио, они вели себя, как женщины, увидевшие мышь. Как и Муссолини, Геринг обожал держать у себя диких зверей
- Открытое письмо Виктора Суворова издательству «АСТ» - Виктор Суворов - Публицистика
- Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано - Биографии и Мемуары
- Гений Зла Муссолини - Борис Тененбаум - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Возвращение блудного сына - Александр Омельянюк - Биографии и Мемуары
- Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары
- 14-я танковая дивизия. 1940-1945 - Рольф Грамс - Биографии и Мемуары
- Святая Анна - Л. Филимонова - Биографии и Мемуары
- Дневники 1920-1922 - Михаил Пришвин - Биографии и Мемуары
- Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер - Биографии и Мемуары / История / Публицистика