Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Шаги удаляются по коридору. Хавьер откладывает журнал в сторону. «Это было бы величайшей глупостью», – думает он. На мгновение наступает полная тишина. «Хуана, не делай этого», – мысленно говорит Хавьер. Девушка стоит в конце коридора, рука ее замерла на выключателе. Слышно учащенное дыхание. Под ногами скрипнула доска. Хуана вздрагивает и отдергивает руку. В коридоре темно. «Зачем я это делаю?» – ужасается она и идет на цыпочках к комнате Хавьера. Нервы ее напряжены, все тело сотрясает дрожь. «Зачем я это делаю? Ни за что, ни за что…» – твердит она.
Хавьер снова берется за журнал. «Приговорен к смерти», – читает он. Фраза не слишком задерживает его внимание. Он думает о Хуане, которая, наверное, стоит там, в коридоре. «Это поистине великий ирландский актер», – читает Хавьер. Откладывает журнал и встает. Вглядывается в лицо обреченного актера. Красивое мужское лицо, маской равнодушия прикрывшееся от вспышек репортерских ламп-молний. В коридоре какой-то шорох. «Там Хуана, она придет», – говорит он себе, одновременно радуясь и досадуя. Девушка снова остановилась. «Зачем, зачем я это делаю?» – твердит она про себя. Сейчас она возле дверей в спальню родителей Хавьера. Воображение рисует ей, как отворяется дверь и высовывается рассвирепевшее лицо хозяина. Что бы она сказала старику? Она бы не знала, куда деваться. Лучше думать о том, что ей предстоит завтра, о сделанном за день, о словах Хавьера: «Этой ночью я жду тебя в моей комнате. Ты должна прийти». Кажется, что вот-вот лопнут вены на висках. Хоть бы Хавьер помог. «Выйди», – заклинает она. «Я здесь, Хавьер, ты же знаешь», – думает она исступленно. В хозяйской спальне кто-то заговорил. Ноги у Хуаны задрожали и стали подгибаться. Никогда еще коридор не казался таким длинным и мрачным.
Хавьер смотрит на лицо печального и веселого актера, «кумира публики, везде, где бы он ни находился, который ныне вкушает всю горечь своей обреченности». Актер учтиво взирает на него с журнального листа. «Хуана, ты не должна приходить сегодня, – думает он. – Хуана, бедняжка, не надо, не приходи больше».
Стоя в коридоре, Хуана молит бога, чтобы Хавьер открыл дверь, избавил ее от стыда открывать самой. Она делает три решительных шага. В родительской спальне, которая, наконец, осталась позади, старики возобновили разговор. Хуане кажется, что она слышит, как хозяин говорит что-то вроде «как ты сказала?» или «какое наказание», потом женский голос произносит фразу, которую можно понять: «И он, должно быть, страдает», или – с не меньшей вероятностью – «он тоже не понимает», Хуана добралась до комнаты Хавьера. Прислоняется щекой к прохладным доскам двери. Гладит их ладонью. Слезинка – от утомления, стыда и радости – стекает по щеке, она не утирает ее; на шее слеза иссякает. «Боже мой, боже мой, а если он рассердится, что я пришла? – спрашивает она себя. – Что, если он переменился с сегодняшнего утра?» В комнате стариков заговорили повышенным тоном, заспорили, и тут же спор оборвался, наступила тишина.
Хавьер вновь вытянулся на кровати, взял журнал и опять принялся за чтение. «Когда врач уведомил знаменитого трагика о состоянии его здоровья и посоветовал…» Пальцы Хуаны тронули ручку замка, металл обжег ее холодом; Хуана на мгновенье отдернула руку. «Он сказал, слабо улыбаясь: я уже придумал себе эпитафию». Ручка сдвигается с места, издавая едва слышный скрип. Хавьеру должно быть видно, как она поворачивается. Он продолжает еще читать, что сказал актер дальше: «Как жаль! Боже мой!» Хавьер встает и подходит к Хуане: она застыла, словно пригвожденная к порогу, бледная, не решаясь сделать пи шагу больше. Ее неподвижный взгляд направлен в какую-то точку позади Хавьера, в неопределенную даль. Рука не отрывается от двери. Свет, падающий из комнаты, обрисовывает в коридоре бесформенную, уродливую тень. «Как хорошо, что ты пришла!» – шепчет Хавьер и берет ее руку, все еще держащуюся за дверь. «Ты не ждал меня», – говорит девушка, не выпуская дверной ручки. Хавьер один за другим медленно и ласково отцепляет ее пальцы.
Он запирает дверь. Хуане немного легче на душе, она смотрит на брошенный на пол журнал. «Я читал», – поясняет Хавьер, чтобы сказать что-нибудь.
Хуана больше не раскрывает рта, садится молча на край кровати. Руки и голова кажутся ей тяжелыми и лишними, мешают. Хавьер присаживается рядом и берет ее руки в свои. «Хуана, – шепчет он в самое ухо девушки. – Наконец-то ты пришла». Хуана опускает голову. Хавьер обвивает ее тело руками и наклоняет к подушке. «Ты велел мне прийти», – говорит Хуана. Хавьер думает о бедном актере, которому суждено покинуть ту единственную жизнь, что у нас есть. Он целует девушку. Хуана смотрит на него и мягко отстраняет. «Хавьер, нехорошо все как-то». Юноша выпрямляется, пристально глядит на нее. Глаза его на мгновение застилает тень нерешительности, мимолетное облачко. Девушка поднимается и вздыхает. «Погаси свет», – велит ей Хавьер. «Нет, не знаю, нехорошо это». – Голос Хуаны звучит жалобно и словно издалека. Хавьер подходит, обнимает девушку за талию и тянет за собой к выключателю. «Я сам погашу, Хуанита», – говорит Хавьер, целуя ее. Девушка берет его руку и привлекает к себе. Два лица сливаются, смешиваются в темную массу. Два тела, покачиваясь, движутся к ложу.
* * *
Отец стоит в дверях, Хавьер глядит на него – все еще трясущегося, с широко открытым ртом.
- Мой брат – Че - Хуан Гевара - Публицистика
- Ройзман. Уральский Робин Гуд - Валерий Панюшкин - Биографии и Мемуары
- Из полемики с Герценом: "Свободный артист воображает себя представителем русского народа" - Михаил Катков - Публицистика
- Собрание сочинений в 15 томах. Том 14 - Герберт Уэллс - Публицистика
- Солдаты без формы - Джованни Пеше - Биографии и Мемуары
- Крушение гуманизма - Александр Блок - Публицистика
- Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев - Биографии и Мемуары / Исторические приключения
- Аннибал. Юлий Цезарь. Марк Аврелий. - Моммзен - Биографии и Мемуары
- Фэн Гиль Дон № 06 (1992-03) - Фэн Гиль Дон Газета - Публицистика
- Покрышкин - Алексей Тимофеев - Биографии и Мемуары