Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если проследить ретроспективу его фильмов, то легко понять, что Леха спускался в тартар конъюнктуры не спеша – ступенька за ступенькой. Шагнул вниз – и осмотрелся. Уверился: во мраке подземелья, случись поскользнуться, тебя всегда готовы поддержать холодные невидимые руки… А когда захотелось вынырнуть из всего этого, уже не хватило дыхания…
Это сладкое щемящее чувство и сформировало в нем то, что в ином случае называлось бы характером. Погружение в тревожный делириум бессознательных страхов (а в творчестве – как в попытке компенсации и преодоления этого состояния – жесткой знаковой привязкой к действительности) – начало психологии режиссера Балабанова. Стремление к живописанию низменного, маргинального, порочного, ядовитого и болезненного, смакование инфернальных душевных состояний очень часто и образовывало внутреннюю природу его кинематографа. Эстетика его лент того периода во многом иррациональна – она какая-то провальная, сбросовая, с элементами безнадеги и отчаяния…
Рискую нарваться на обвинения в безнравственности, нарушении все того же принципа De mortius… – но все же расскажу о том, что в других обстоятельствах должно было бы остаться тайной. «Груз 200» (как, впрочем, и «Морфий», и не только) слишком большая лажа, чтобы оставлять ее вне критики, боясь испачкаться. Слишком тенденциозный в своей убогости «культпродукт», направленный на осквернение исторической памяти, на ее изживание тяжкой метафорой. (Неслучайно в нем тогда отказался сниматься ряд известных актеров. А некая киноведка А, обожающая творчество Балабанова, призналась: «“Груз 200” смотреть было страшно – и я его пропустила».)
Вот и дорогая книжка сценариев Балабанова названа «Груз 200» – в лицо читателю летит масластый кулак во всю обложку, метафора советского тоталитаризма. На костяшках выведено – «СССР»…
Кто-то возразит: да что тебе дался этот груз – ведь есть же и другие вещи? Он ведь Бога стал искать в итоге? Но ведь можно слыть отличным парнем, а потом вдруг взять и совершить что-то кощунственное. И по тебе уже будут судить не потому, что ты был отличным парнем…
А ведь, по свидетельству матери, сам он и ценил этот фильм больше других своих лент. Вот что сказала Инга Александровна Балабанова в интервью femina-plus.ru еще при жизни сына: «…Сам он считает самой страшной и лучшей из своих лент “Груз 200”. После института сын два года служил в армии военным переводчиком. И был свидетелем всего этого кошмара. Поэтому в начале фильма идет титр: “Все основано на реальных событиях”. И пропавшие гробы, и вскрытый гроб, и даже изнасилование бутылкой из-под водки… Считаю, что это должен увидеть каждый, кто хочет понять страну, в которой живет. Как женщина понимаю, что фильмы сына жестки, порой даже жестоки, но это стопроцентная ПРАВДА, это НАША ЖИЗНЬ!»
Я жил в той же стране и служил, как и он, в той же самой системе, но что-то хранило меня от ужасов экзистенции, с которой сталкивались сын и мать. Я не видел этого, во всяком случае, как проклятия, как общего знака эпохи. Неужели мы жили в разных мирах?
Впрочем, тут все зависит от того, из какой исторической глины ты сотворен…
Вместе с тем что-то стало понятным в Леше Балабанове. И уже не осуждать, а больше жалеть его хотелось. Стало ясно, что не одна эпилепсия разрывала его изнутри…
Ходит легенда об исключительной артхаусности его режиссуры, о том, что независимый Балабанов снимал фильмы «для себя». Но она же и рассеивается такими словами: «Мой сын – человек исключительной честности и прямоты… В свое время Леше безуспешно предлагал компромисс Березовский: “Вступай в мою партию, я дам тебе денег на кино!” Нередко подобное исходит и от нынешних “партайгеноссе”. Сын не идет на это, не хочет кривить душой. Понятно, что прямота Балабанова не всем нравится».
Отказал Березовскому? Что ж, ему и более известные люди отказывали и при этом ничего не потеряли – только приобрели. Значит, имелся политический ресурс, а с ним и дар предвидения. Не такой уж и бессребреник, погруженный в творческую интроверсию, каким рисуют…
Нет, он был востребован, о чем свидетельствует все то же интервью: «Питерская квартира сына просторная, из семи комнат. Я, естественно, будучи там, подчиняюсь столично-богемному стилю жизни: раньше трех часов ночи никто не засыпает. Бесконечные гости, люди, звонки… У Алексея есть свой круг общения не только в Петербурге, Москве, Екатеринбурге, но и США, Англии, Китае…»
Россия для Балабанова оказалась порочной любая – и дореволюционная, и пост-. Ведь то же самое и с «Морфием». В том своем опусе Леха обложил отечественную историю такой кучей сернокислого тенденциоза, что остается удивляться, как пленку-то проявить удалось…
То, что иным представлялось Серебряным веком, изображено стечением наркотизированных существ, погруженных в вялые (местами бурные) «славянские дискуссии». «Из жизни врачей» кино до него снимали нередко не менее живописно – и все же правдивее. Так живописать мир провинциальной интеллигенции, попутно изображая народ как абсолютно бесправную и безмозглую массу, способен лишь художник с установкой на патологии.
Неслучайно фильмы Балабанова называют культовыми. Он, как никто, был нужен этой эпохе, и не в последнюю очередь для того, чтобы приманивать пугливых и доверчивых обещаниями правды, искренностью формы, а в конце и богоискательством…
Когда-то давно мы были друзьями. Я храню его письма. Из семьи руководителя научно-популярного кино на Свердловской киностудии, Алексей Октябринович был хитроглаз, тонкорук и кикимороват – и студиозусом был неординарным. Нрава нескучного и в общем довольно подвижного, но временами становился занудой, просто каким-то метафизическим нытиком. Тот угол общаги-девятиэтажки на улице Лядова в городе Горьком, где он обитал, был гнездом студенческой богемы. Кто-то окрестил всю их тусовку «панками». Но тем и лестно было, напоминало об Англии, в которую Леха ездил на стажировку…
Леха Балабанов был городское дитя. Бесконфликтный, отнюдь не мачо, он все же мог держать инициативу в компаниях, где ценили новомодные веяния и резвились от студенческой души. А в общем он еще тогда избегал всего тривиального и скучного, безыскусной канвы бытия. Чурался деревенского убожества, любил Америку и все прогрессивно-заграничное. Интеллигентски проказлив, мог совершить и неприличную выходку, но опять же не со зла, а от скуки, экзистенциальной пустоты – до болезни духа было еще далеко.
Однажды он писал мне в своем письме в 1980 году:
«…Приехал Пчелка, но общих интересов у меня с ним не было, да, пожалуй, и не будет. Они (то есть, он и Кучма) интересуются женщинами, а мои интересы лежат несколько в другой области…»
По нынешней распущенности какой-нибудь пустобрех непременно съязвит, предположив за словами о «другой области» нетрадиционную ориентацию. На самом
- Ложь об Освенциме - Тис Кристоферсен - Биографии и Мемуары
- За Землю Русскую! - Александр Невский - Биографии и Мемуары
- Великая и Малая Россия. Труды и дни фельдмаршала - Петр Румянцев-Задунайский - Биографии и Мемуары
- Святое русское воинство - Федор Ушаков - Биографии и Мемуары
- Стихи о Новороссии. Эссе памяти - Елена Сударева - Биографии и Мемуары / Поэзия
- Маленков. Третий вождь Страны Советов - Рудольф Баландин - Биографии и Мемуары
- Декан РТФ НЭТИ Сан Саныч Шорин. Записки комсомольского секретаря РТФ НЭТИ Сергея Заяшникова. Запись 17-я. 13.03.1990. Новосибирск - Сергей Иванович Заяшников - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- Невообразимое творилось на втором этаже общ. №1 РТФ НЭТИ. Записки комсомольского секретаря РТФ НЭТИ. Запись 9-я. 05.03.1988. Новосибирск - Сергей Иванович Заяшников - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь - Клаус Фритцше - Биографии и Мемуары