Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Эдда вернулась в Рим, ей было всего 36 лет. С нею были дети, еще школьного возраста. Она раскладывала солитер, читала, решала кроссворды, путешествовала, держала в доме йоркширского терьера и сиамского кота Пиппо, которому из поездок присылала почтовые открытки, наказывая служанке выкладывать их перед ним на полу, чтобы он мог их обнюхивать. Она обещала себе, что займется спортом, но надолго ее не хватило. Спала она плохо. «Я пишу, я мечтаю, я пью, я курю, – писала Эдда Леонидо – и до рассвета не могу заснуть. Все это плохо. Особенно для кожи, не говоря уже о сердце и печени». Она по-прежнему была суеверна: боялась черных котов, шляп на кровати, зонтов в доме, рассыпанной соли; ее бесили громкий шум, зануды и ограничения скорости. В гневе она швырялась вещами. Готовить Эдда так и не научилась, но благодаря двум служанкам в доме всегда была превосходная еда. Материнским своим обязанностям она по-прежнему уделяла не много времени, говоря, что рассматривает себя скорее как друга детей, и свекрови рассказывала, что хочет вырастить их «циничными и бесчувственными», чтобы они могли защитить себя от негостеприимного, чуждого мира. Они называли ее Эдда или Эддацца и иногда l’Aquilaccia, королева гор, способная летать даже тогда, когда мир вокруг рушится.
В квартире на Виа Анджело Секки Эдда почти ничего не поменяла: там были те же голубые фарфоровые тарелки из Пекина, ширмы из Шанхая, древнеримская скульптура и портрет Чиано работы де Кирико. К этому она добавила котов: из керамики и бронзы, а также чучело кота с голубыми стеклянными глазами, которое она сумела спасти во время кораблекрушения судна Красного Креста у берегов Албании. Повторно замуж Эдда не вышла. Готовя себя, как она говорила, к спокойной старости, она занялась игрой на фортепиано, стала учить русский язык и играла в гольф, но надолго все эти занятия ее не увлекали. У нее остались кое-какие старые друзья, с которыми она играла в нарды, канасту и кункен[97], хотя среди старых приятелей были и такие, кто, завидев ее, переходил на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи. На людях Эдда держалась холодно и иронично, поражая слушателей своей незаурядной памятью. Иногда она хорошо отзывалась о Гитлере, а об отце говорила, что его величайшей ошибкой стал соблазн попасть под обожание итальянцев. Она была, безусловно, одинока.
9 мая 1944 года король Виктор Эммануил после 46 лет пребывания на троне отрекся от престола. Его сын Умберто, генерал-лейтенант королевской армии, процарствовал только 34 дня; в июне 1946 года итальянцы 12,7 миллиона голосов против 10,7 миллиона проголосовали за превращение Италии в республику. Дочь короля принцесса Мафальда, в хаосе перемены политических альянсов Италии в 1943 году, попала в руки немцев и умерла в Бухенвальде. Помрачневший и потерянный король вскоре после войны скончался в Египте в 1947 году; королева Елена пережила мужа на пять лет.
К концу 40-х годов Чинечитта вновь расцвела: здесь снимались фильмы о жизни бедных и угнетенных, определившие господство неореализма в итальянском кино послевоенных лет. Снимались и пышные зрелищные картины типа американского фильма «Камо грядеши»[98], для которого были пошиты 32 тысячи костюмов. Но для томных звезд-красоток 30-х годов в неореализме ролей не было, и большая часть их оказались забыты. Любовница Паволони Дорис Дуранте пыталась покончить с собой, но неудачно. Звездная пара Освальдо Валенти и Луиза Ферида (Манфрини), «денди и крестьянка», оказались в пронизанной насилием Республике Сало, были захвачены и расстреляны партизанами. Луиза тогда была на втором месяце беременности.
Изабелла Колонна королева расцветавшего под патронажем Чиано «Малого Трианона», плавно перешла на роль светской королевы новой республики. Аристократия, как вынесенный приливом фашизма на песчаный берег мусор, растворилась, будто ее никогда и не было, как не было и семейства Чиано с их вульгарностью и жаждой успеха. Как и многое другое в послевоенной Италии, они были подвергнуты забвению. Почти никого не интересовал лихорадочный поток мемуаров. Фашизм был отброшен, как случайный выверт истории, который все стремились забыть.
Эдда придерживалась данного себе зарока не говорить с журналистами, и ее бесили бесконечные злобные рассказы о Муссолини, появлявшиеся из уст и из-под пера работавших на него водителей, секретарей и слуг. Матери она сказала, что все эти люди «выплевывают яд». Молчала она, когда стали выходить мемуары и автобиографии многочисленных дальних родственников. Молчала и когда обожаемые итальянцами иллюстрированные журналы типа Gente, Tempo, Epoca и другие стали публиковать бесчисленные статьи о жизни семей Муссолини и Чиано. Лишь в 1959 году Эдда смягчилась и согласилась говорить, желая, наконец, «рассказать все как было» и доказать, что она никогда не была pazza isterica, безумной истеричкой. «Мы никогда не любили эксгибиционизм, – сказала она в интервью, – и еще меньше мы любили сентиментальность».
До конца своих дней Эдда отказывалась верить, что Чиано и те, кто был расстрелян вместе с ним, предали свой народ. Ее муж, говорила она, оставался верен своим идеалам, поддерживал «Стальной пакт», когда считал его нужным и полезным для Италии, и пытался удержать Италию от вступления в войну, когда считал, что воевать ей не следует. «Судьбу невозможно изменить. Ты ищешь аргументы, ты борешься, ты мучаешь себя сомнениями о том, что правильно, а что нет. Ты стараешься сделать как лучше и иногда ошибаешься». Как она выживает? «Читаю. Думаю. По большей части с гордостью». Она всегда, говорила она журналисту, хотела отличаться от других, она не родилась, чтобы быть «обычной, малозаметной, идеальной женщиной».
Послесловие
В конце 1957 года Эдде позвонили из полиции. После двенадцати лет просьб, уговоров и пререканий премьер-министр от Христианско-демократической партии Адоне Дзоли, предки которого были тоже романьольцы, наконец-то согласился передать семье останки Муссолини для захоронения в семейном склепе. Эдда в это время была на Капри и немедленно вместе с детьми выехала в Предаппио. К ней присоединилась и Ракеле, по-прежнему большую часть времени проводившая на Искье. Обеим женщинам было велено держать факт захоронения втайне, чтобы избежать скопления толпы. Но новость все равно просочилась. Приехав на кладбище Сан-Кассиано, Эдда увидела, что оно заполнено людьми; многие пришли с цветами и венками. На подходе к склепу она слышала, как люди шептали: Il Duce è tornato! («Дуче вернулся!»).
Затем
- Открытое письмо Виктора Суворова издательству «АСТ» - Виктор Суворов - Публицистика
- Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836) - Паола Буонкристиано - Биографии и Мемуары
- Гений Зла Муссолини - Борис Тененбаум - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Возвращение блудного сына - Александр Омельянюк - Биографии и Мемуары
- Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой - Бруно Сюткус - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары
- 14-я танковая дивизия. 1940-1945 - Рольф Грамс - Биографии и Мемуары
- Святая Анна - Л. Филимонова - Биографии и Мемуары
- Дневники 1920-1922 - Михаил Пришвин - Биографии и Мемуары
- Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера - Дэвид Керцер - Биографии и Мемуары / История / Публицистика