Форма входа
Читем онлайн Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
были на золотых подушках ордена покойного, атаманская булава, и водружены были казацкие бунчуки. В церкви господствовало мрачное величие смерти. Тишина прерывалась только монотонным унылым чтением евангелия. С глубокою грустью я взошел на ступени катафалка, поцеловал холодную руку, предназначавшуюся для скипетра одного из величайших в мире царств и теперь обреченную тлению, взглянул на бледное лицо, сквозившее сквозь покрывавший его флер, на цветы, которыми усыпан был труп, — и слезы невольно подступили к глазам, и я вышел с глубокою скорбью, за которую многие без сомнения осмеяли бы меня. Вся эта драма жизни и смерти, которую мы называем великою, конечно, ничто в бесконечном течении вещей; но если где есть место возбудиться человеческому чувству, то, конечно, здесь, где нанесена такая глубокая скорбь сердцу одного из самых благородных государей и одного из самых добрых людей, и гнусно не сочувствовать этой скорби, каковы бы ни были ваши социальные и политические теории…
27 мая 1865 года, четверг
Сбор на дачу. Рескрипт на имя генерал-губернатора Суворова с изъявлением благодарности государя жителям Петербурга за их сочувствие к его великой скорби.
Строганов, говорят, играл самую жалкую роль во время всей похоронной церемонии. К нему никто не подходил, никто не заводил с ним речи.
28 мая 1865 года, пятница
Бывают нравственные уродливости, как и физические. Иному недостает от природы религиозного, эстетического чувства, или эти органы душевной жизни были у него как-нибудь окалечены в детстве. Но гордиться тут, право, нечем. Не следует этого выставлять на всемирное зрелище, а еще менее следует провозглашать, что это красота, и желать, даже домогаться, чтобы другие были в этом отношении на нас похожи.
Ужасно трудно у нас добывать исторические материалы. Вот уже несчетное число раз являюсь я в университет, чтобы получить дело об отрешении от должности профессора Галича, — и все напрасно. Наконец ректор обещался.
Речь моя о Ломоносове однако, несмотря на свой провал на академическом акте, все-таки имеет свою долю успеха. До меня с разных сторон доходят благоприятные о ней слухи. Я получил лестные о ней отзывы и благодарственные за нее письма из Архангельска, Киева, Москвы, Харькова. Макарий, архиепископ харьковский, написал мне очень милое письмецо. Здесь раскуплено в книжной лавке до ста экземпляров. Журналы хранят глубокое молчание, кроме «Северной почты», которая отозвалась о моей «щеголеватости», да «Русского инвалида», сделавшего из речи выписки. К отзывам журнальным всяким, похвальным и ругательным, я питаю глубокое равнодушие и всегда питал его. Меня не раз хвалили, и раз только, давно как-то, выбранила «Северная пчела», сначала похвалив непомерно. Тогда я принужден был отвечать на ругательство, потому что оно пахло доносом, и мне, по обстоятельствам времени, необходимо было дать отпор. Но после того я уже больше не обращал внимания на то, что обо мне писалось. Это совсем не из гордости или желания прослыть неуязвимым: напротив, я вовсе не чужд удовольствия слышать себе одобрение.
Но дело в том, что у нас ни похвала, ни брань не вызываются обыкновенно никакими основательными литературными причинами, а всегда одним побуждением лично насолить человеку или лично задобрить его. Тут большею частью все решают личные отношения, и как я всегда шел сам своею особою дорогою, то у меня, естественно, было больше неприятелей, чем благоприятелей. В последнее же время я окончательно, даже в личных моих отношениях, отдалился от так называемых литературных кружков, да и не скрывал и не скрываю, и устно и печатно, моего отвращения к этой ультралиберальной пустоте и умственной распущенности, в которой тонут иные из наших так называемых передовых журналов. Но это не потому, чтоб я не признавал в нынешнем направлении его исторического происхождения и значения, а потому, что, по моему мнению, никакое направление не должно сделаться исключительным и господствующим.
Половина первого. Сейчас раздался печальный звон колокола, возвещающий о погребении наследника. Я живу против самой Владимирской церкви и ясно слышу его грозный, скорбный напев.
Он был человек, отец его — освободитель миллионов людей. Россия должна плакать, если у ней есть народное чувство, если она нация, а не случайное скопище и в настоящее время всеотрицающих разнородных элементов.
30 мая 1865 года, воскресенье
О, как не разработан еще русский мир! И как трудно разработать его одною силою мысли или знания. Тут необходима еще другая сила, которая служила бы проводником первой. России нужен новый Петр. Тот Петр начал, другому следовало бы довершить. Народ прежде нуждался в возбуждении, теперь он нуждается в руководстве.
Вчера переехали на дачу в Павловск, по примеру прошлого года — на дачу Мердера, по дороге в Царскую Славянку.
31 мая 1865 года, понедельник
Охотники нивелировать человечество готовы превратить его в одну грубую, безразличную и безобразную массу, из которой уже не должно вырастать ни одно дарование, ни одна умственная или нравственная заслуга.
7 июня 1865 года, вторник
Солнце просияло, и хотя от времени до времени северячок подувает, но все-таки тепло, а на солнце и жарко. Июнь, по-видимому, хочет произвести реформу в погоде. В добрый час!
3 июня 1865 года, четверг
Отвага, говорят, свидетельствует о силе, но она свидетельствует также о безумии…
8 июня 1865 года, вторник
В городе. Экзамен в Римско-католической академии. Большие любезности. Впрочем, я всегда был доволен студентами: они всегда внимательны к моим лекциям и вообще всегда выказывали мне даже преданность.
11 июня 1865 года, пятница
В природе осенняя тоска. Ночью соловей не раз затягивал свою песнь, но всякий раз. обрывал ее на второй или на третьей трели. Все другие маленькие певуны совсем притихли. Зелень какая-то бледная, тощая, по-видимому готовая увянуть, едва распустившись. Дачники прячутся в комнатах, но и там в большинстве случаев дрожат и на чем свет стоит ругают лето. Это детское негодование еще более усиливает всеобщую скуку. Вот по небу бродят какие-то грязно-серого цвета тучи и ежеминутно угрожают уже не дождем, а снегом. Вообще природа готовит нам что-то скверное, вроде польского восстания или в дополнение к нему. Отовсюду только и читаешь вести о пожарах и о зловещих признаках всеобщего неурожая. Прошлого года был только местный голод, например в Самаре, а теперь вот угрожает голод повсеместный. Дороговизна на все предметы первой потребности увеличилась до того, что бедные люди лишь с трудом могут жить. Что ж будет дальше?
13 июня 1865 года, воскресенье
Осуждены мы навсегда делать глупости или они составляют только одну из переходных ступеней нашего развития? Ведь вот до
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко бесплатно.
Похожие на Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко книги
- Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко - Биографии и Мемуары
- Военный дневник - Франц Гальдер - Биографии и Мемуары
- Записки - Модест Корф - Биографии и Мемуары
- Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев - Биографии и Мемуары
- Болельщик - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - Генрих фон Фосслер - Биографии и Мемуары
- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 1 - Эжен-Франсуа Видок - Биографии и Мемуары
- Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр