Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мама, мамочка, — прыснула Люська, — погляди на Эдьку!
Эдик спохватился, прекратил упражнения.
— Дети, вы погуляли бы, пока взрослые разговаривают, — наставительно сказал майор.
Эдик взял Люську за руку, отвел на кухню. Оттуда услышал, как майор спросил у матери:
— А что с бумагами Антона Сидоровича — целы они?
— Ну, что вы, какие бумаги! У них с этим строго: служебные бумаги дома не хранят, не положено. Муж и на этот раз все сдал, как всегда это делал. Перед самым уже отъездом разделался. Оставил только тетрадку с личными записями.
Отец был военным топографом, ходил по земле, нанося на карту реки, леса, горы, болота, пашни, дороги... Из последней экспедиции его отозвали перед самым началом войны.
— А эта тетрадь, — опять донесся голос майора, — она...
— Одни дорожные записи, — перебила мать. — Впечатления, мысли. Ну, еще встречи — описания встреч с интересными людьми.
— Дневник, одним словом, — определил майор и, помолчав, добавил со значением: — А знаете, Галина Алексеевна, такой дневник может представлять большую ценность. Я бы даже сказал — государственную ценность...
— Я, конечно, эти записи прибрала, — вставила мать. — Хотя и не задумывалась о их ценности. Тем более государственной. Просто, как память о муже.
— Прибрали — это хорошо, но где гарантия, что вам удастся их сберечь? Ведь если вот так вот, как сегодня, случайный грабитель...
— Пожалуй, вы правы, приеду на место, сдам, куда надо, на хранение.
— Смотрите, дело не мое, но есть ли смысл рисковать? Мало ли что может случиться в дороге? На вашем месте я бы прямо сейчас сдал. Если решите, могу посодействовать.
Мать долго молчала, потом проговорила, всхлипывая:
— Думаете, для меня так просто — порвать последнюю ниточку? Открою тетрадь — и сразу голос его в ушах!
— Ну, как хотите, Галина Алексеевна, как хотите, вижу, вас не переубедить!
Майор ушел.
А наутро явился снова — перехватил, можно сказать, на пороге, когда они уже приготовились отправиться на оборонительные работы.
— Галина Алексеевна, идти сегодня никуда не нужно, готовьтесь к отъезду. Горисполком выделил мне машину, сейчас вывезу своих и вернусь за вами. Одно прошу учесть: грузовичок маленький, полуторка, да и в поезд потом с большим багажом не возьмут, так что...
— Конечно, конечно, соберу лишь самое необходимое, — заспешила мать. — А куда вы нас?
— В Оршу, там будете грузиться в спецсостав.
Он был очень энергичный, майор Захаров, и его энергия передалась матери: она засуетилась, кинулась увязывать узлы, укладывать чемоданы, собирать продукты. Когда подошла машина, вещи уже стояли возле калитки.
— Вот что значит быть женой военного! — похвалил майор.
— Ребят только не успела покормить, — вздохнула мать.
— Ничего, ехать не за тридевять земель.
Через час они потеряли из вида крыши Могилева и всё внимание обратили вперед — в надежде увидеть скоро крыши Орши. Им не было известно, что она уже под немцем.
Ехали нормально, как вдруг случилось что-то непонятное с мотором: ни с того ни с сего заглох. Машина стала.
Шофер, молоденький парнишка с испуганным липом, полез под капот, а майор Захаров сказал, выпрыгнув из кабины:
— Галина Алексеевна, вы сойдите с машины, разомнитесь. И ребят снимите.
Помог всем выбраться из кузова.
Только успели отойти от машины, шофер вернулся за руль, мотор вновь заработал, Эдик с удивлением увидел, как Захаров вскочил на подножку и как грузовик тут же рванулся вперед.
Оглянулся, недоумевая, на мать — она стояла, умоляюще протянув вслед грузовику руки:
— Что же это?..
Взбитая колесами пыль скрыла машину. Мать опустилась на обочину, обхватила руками голову, по-странному закачалась из стороны в сторону.
— Дура я, дура, — прорвалось сквозь слезы, — доверилась не зная кому!
— Мамочка, — дотронулась до ее плеча Люська, — мамочка, этот дяденька — вор?
— Отстань ты, — прикрикнул Эдик, — не до тебя сейчас!
Проплакавшись, мать обняла ребят, заговорила, вновь кляня себя:
— Дура, доверчивая дура, надо было дождаться обшей эвакуации, выбираться вместе со всеми, а мне за вас страшно стало, я и польстилась...
— Ладно убиваться-то, — по-взрослому сказал Эдик, — чего уж теперь.
Мать погладила его по щеке мокрой от слез ладонью.
— И верно, чего уж, — согласилась. — Надо куда-то двигаться — вперед, назад ли.
Пошагали обратно в свой Могилев. Мать шла молча, держала в одной руке Люськину ладошку, второй время от времени смахивала со щеки слезу.
— Ладно убиваться-то! — вновь сказал просительно Эдик, сам едва удерживая слезы.
— Папиных записей жалко...
Она еще всхлипнула, высморкалась в уголок ситцевой косынки.
— Там же папины дневники за все годы. И нынешняя тетрадь тоже.
Внезапно остановилась, оглянулась на увал, за которым скрылся грузовик с их вещами.
— Ой, ой, ой, вот уж действительно дура: только сейчас на ум пало, что за нынешней тетрадью-то он как раз и охотился!
— Кто?
— И вчера погром у нас дома определенно он же устроил, — продолжала мать, не отвечая Эдику. — Разыскивал тетрадь, вот и изобразил воровской налет.
— Думаешь, майор этот всё?
— Иначе зачем бы ему сегодня так с нами?
Эдик тронул за руку:
— Пойдем!
И, успокаивая, добавил давешним взрослым тоном:
— Не больно забогатеет с писанины-то... Да и с барахла нашего тоже.
Она покивала, соглашаясь, хотя, видел Эдик, явно его не слушала.
— Пойдем! — опять тронул ее за руку.
— А, да, да...
Погладила его зачем-то по голове, прижала к себе Люську.
— Да, да...
Мысли ее, как видно, все продолжали вращаться вокруг тетради, и, шагая, она обронила:
— Надеется, я так думаю, про золото выведать...
— Про какое еще золото?
Вздохнула, не сразу ответила:
— У папы в последних записях...
Вдруг оборвала себя, тяжко, с подвывом всхлипнула, поспешно зажала рот косынкой.
— Не надо, мам!
Она долго шла молча, потом, немного успокоившись, принялась рассказывать, как во время нынешней экспедиции отец познакомился со старым таежником — вызволил из большой беды, — и тот проникся доверием, поведал о заветном месте, куда уж не надеялся сам добраться; содержание разговора отец занес в дневник.
— И чертеж начертил, как в
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза