Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидел ее недоверчивое недоумение, вновь усмехнулся, принялся рассказывать, какое именно «соображение» заставило членов комитета сказать «нет»: если задуманное осуществилось бы, место омского правителя в тот момент мог занять лишь один кандидат — атаман белобандитов Красильников, жестокий палач недавнего восстания куломзинских железнодорожников. Выбирая из двух зол меньшее, комитет и решил: в данной обстановке, пока не созрели условия для разгрома всей своры, уничтожение одного Колчака нецелесообразно.
— А ты нас тогда про себя костила, поди: недоумки, мол, трусливые, такой случай упускаем! Угадал?
Лена смущенно потупилась.
— Не совсем так, но удивилась, конечно. И собиралась переубедить. До того момента, пока Синявский не заставил с микстуры пробу снять.
— Синявский, — повторил вслед за нею Тиунов, ставя напротив этой фамилии вопросительный знак, — Синявский... Ты это... Ну, в общем, на́ вот тебе бумагу, обрисуй коротко, как и где встречались. В двух словах. Документ чтоб у нас был, опираться было бы на что.
Подождал, пока напишет, просмотрел: годится. Потом спросил:
— Твое-то какое мнение — как нам с ним?
Лена пожала плечами: не ей такое решать.
— Правильно, — согласился с ее молчанием Тиунов, — ты за нас думать не должна, это я так, для порядка спросил. А чего нам-то, тили-матили, придумать? Допрос мы с него, ясное дело, снимем, это само собой. Ну, а если финтить начнет? Очень мне сомнительно, чтобы он про судейство свое случайно умолчал, не придал, как ты говоришь, этому факту должного значения. А допрос — что? Не всякий допрос душу высветит, а нам без ясности нельзя, нам...
Прервал себя, походил, уставясь в пол, по кабинету, кивая в такт каким-то своим мыслям, потом, без какой-либо видимой связи с предыдущим, сказал:
— Слушай-ка, Елена распрекрасная, что бы ты сказала, если тебя в начальство произвели? — не дал ей времени удивиться, сообщил: — Шульц-то твой того, полную ясность в свою биографию внес: драпу дал...
Так Лена узнала, что аптека Шульца стала отныне собственностью государства.
А на следующий буквально день Лену действительно «произвели в начальство»: назначили на должность заведующей этой аптекой. Пришлось заняться, не откладывая, инвентаризацией имущества, составлением описи имевшихся лекарств, подготовкой заявки на препараты, какими надлежало пополнить запасы в первую очередь.
Работа отняла полную неделю. Переведя дух, Лена забежала в ЧК. Точило ее, по-странному точило беспокойство о Синявском: как поведет себя на допросе, какой стороной проявится?
Тиунова не застала — оказалось, сразу после разговора с Леной выехал по срочному вызову в Новониколаевск. Узнала об этом от Гаврилова — с ним познакомил Тиунов во время первого посещения. Гаврилов, похожий на нескладного подростка, был из числа красных командиров, выбитых из строя сыпняком, обедать и ночевать еще ходил в госпиталь и работу в ЧК воспринимал как передышку перед «настоящим делом».
— Уехал и запропастился, — пожаловался он на Тиунова. — На другой же день вернуться обещал, а сам... А тут...
Махнул с обреченным видом рукой, усадил Лену на клеенчатый диванчик, опустился рядом с нею.
— Наказал мне с твоим поручиком разобраться, так мы это...
— Арестовали?
— Расстреляли.
— Как? — вскочила она. — Так вот сразу?
— А когда было нянькаться?
— Но...
— Ты же все написала про него, яснее ясного — контра!
— Но...
— Нет, мы, само собой, допросили его, не так вот с бухты-барахты.
— И что говорил на допросе?
— Что они все в таких случаях говорят: служил в белой армии по долгу присяги, которую дал до революции, к зверствам причастен не был... А еще называл себя патриотом России, говорил, будто помогал по силе возможности нашим избежать ареста... Да что с тобой, ты вся белая стала?
— Это я, — с трудом выговорила она, — это он и мне... А я...
Гаврилов все понял, испитое лицо его болезненно скривилось, он обхватил горячими сухими ладонями ее голову, прижал к груди.
— Как это все, а!
Лена молча глотала слезы. Рита в той предсмертной записке завещала ей свою долю счастья, но она не знала — не могла знать, что на пути к счастью еще столько испытаний.
Шел третий год революции...
Шахматы из слоновой кости
Прочно закованный в латы из гипса — свободными оставались руки да голова, — я лежал на спине, тоскливо изучая неровно побеленный потолок, когда дверь отворилась и в палату стремительно и подчеркнуто молодцевато зашагнул высокий старик в снежно-белом халате, со снежно-белой головой и невероятно черными, прямо-таки угольными усами.
— Не для чего иного, прочего, другого пришел я к вам, — произнес он веселой скороговоркой, — а для единого единства и дружного компанства!
— Здрассте, Сан-Палыч! — обрадованно понеслось из всех углов большой комнаты.
— А ну, кто отгадает, — продолжает старик, — в печурке три чурки, три гуся, три утки, три яблочка?
— Духовка, — с ходу взял барьер Игорь Соловьев.
Наши с ним кровати стоят «в затылок» одна к другой, голова к голове, Игорь тоже лежит постоянно на спине, и мы друг друга не видим и еще не знаем в лицо, но голос уже знаком мне во всех проявлениях, на весь диапазон. Судя по голосу, Игорь сейчас улыбается этакой снисходительной улыбочкой.
Только улыбался он, как выяснилось, преждевременно: Александр Павлович отрицательно покачал головой.
— Сожалею, деточка, ваша обычная прозорливость сегодня не сработала... Кто еще желает испытать силы? Приз — самонабивная папироса из довоенного «Любека».
Вынул старинный серебряный портсигар, покрутил, подобно фокуснику, у нас перед глазами, достал вполне всамделишную папиросу. Табачное довольствие в госпитале нельзя было назвать щедрым, при виде ее не только я, надо думать, проглотил слюну.
Ребята принялись наперебой выкрикивать отгадки. Увы, ни одна не попала в цель.
— Закуривайте свою папиросу, Сан-Палыч, — признал общее поражение Игорь, шваркнув у меня за спиною колесиком зажигалки. — Закуривайте и говорите, какую такую печурку придумали.
— Не я придумал — народ: в печурке три чурки, три гуся, три утки, три яблочка — это ружейный заряд.
Подошел к Игорю, задул пламя, а папиросу бережно вложил обратно в портсигар.
— Лично я отдаю предпочтение сорту
- Обвиняемый — страх - Геннадий Падерин - Советская классическая проза
- Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков - Советская классическая проза
- Гвардейцы Сталинграда идут на запад - Василий Чуйков - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- И прочая, и прочая, и прочая - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- Суд идет! - Александра Бруштейн - Советская классическая проза
- ОГНИ НА РАВНИНЕ - СЁХЭЙ ООКА - О войне
- Особая группа НКВД - Сергей Богатко - О войне
- Рассказы о наших современниках - Виктор Авдеев - Советская классическая проза
- Пленник стойбища Оемпак - Владимир Христофоров - Советская классическая проза