Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или это лесть себе, а России дела до того нет, как и до его, балашовской, судьбы? Игорь прикрыл глаза. Ему вспомнились люди в очереди аптечной и страх, что он – такой же, как они, что он подобен им, как ни дроби. Вот и все уезды, вот и вся сеть российская, по реформатору Логинову. Все равно в каждом узелке – тот же кулак-лицо. Подобие…
Странная это вещь – Балашов не раз подмечал ее в своих проявлениях: споришь ты с кем-нибудь, аргументируешь, упираешься, а потом, совсем немного времени может пройти, как ты, уже кого-нибудь другого с тем же жаром словами недавнего оппонента и убеждаешь. Страстно, настойчиво, будто не его это слова были, а твои, исконные. Хорошо еще, если заметишь такую подмену, а то, бывает, другие и забывают вовсе, как только в обратном уверяли. Из школьных лет, к примеру, такой случай запомнился: зимой восьмидесятого, после каникул, как пришли в школу, так, понятно, стали сразу про Афганистан шушукаться. С Фимой он тогда крепко поспорил.
– Что, если бы у тебя соседу в квартиру бомбу подложили, ты бы так и сидел сиднем, ждал бы, пока грохнет? И тебя, и соседа разнесет? – возмущался балашовским непониманием политической сути вопроса Фима.
– А кто бомбу ту подложил? Какую бомбу? – делано удивлялся Игорек.
– Как кто? Американцы, НАТО! – сжимал кулачок Фима. – В «Известиях» читал статью? Они уже к высадке намылились, а мы их на несколько часов умыли.
– Верь. Они тебе и про Прагу расскажут. Что там тоже НАТО высадилось, – негромко, но упрямо возражал информированный Игорь. Отец его по вечерам уха не отрывал от ВЭФа, воду включит на кухне и слушает. А что воду включать, и так один свист.
– Выходит, все врут? Все вокруг врут, а ты один такой? – уже выпячивал нижнюю губу товарищ. – Не бывает так! Не могут все ошибаться.
– Могут и даже хотят, – повторял отцовские слова «гаденький» одиночка. – Ты вот Ходжу Насреддина читал?
– Читал! – лез отважно на амбразуру, нарывался на подвох лопоухий и тогда вихрастый Фима. Прямо персонаж.
– Тогда помнишь, как Ходжа бухарский народ обманывал? Давал в дырочку на танцовщицу посмотреть, а там вместо красавицы вор рожи строил. Так ведь из обманутых никто другим о подвохе не рассказывал. А почему? Потому что дураком в одиночку оставаться не хочется, лучше пусть уж вокруг тоже одни дураки будут!
– Так это мы, значит, все дураки, а ты Насреддин? – наступал Фима, его уши приобретали боевой окрас.
– Не я, а «Известия». А что соседа касательно, то тоже странно получается – ему и бомбу подложили, а мы еще тут врываемся и его же бить принимаемся. Несправедливо. Не-спра-вед-ли-во! Если уж жить по твоей логике, то надо уж сразу тому, кто бомбу эту нам под бок запихнуть норовит, и дать по граблям как следует. Что там Афганистан какой-то, Америку давай бомбить! Так ведь?
Фима сник, бомбить Америку он был не готов.
– Во! Америку слабо. Так что как обычно, бей своих, чужие бояться будут, – завершил свою контрреволюцию Балашов. Он был тогда горд собой и своей аргументацией. Надо же, не то что слова, а глаза-угольки Фимины запомнил – как сейчас видит. А только лишь лет пять прошло, классом прежним на Новый год как раз собрались у литераторши их, помянули Егора Красикова, про Афган разговоры пошли – так кто-кто, а Фима, вот так же во фронт, уши нараспашку, с Ачикяном схлестнулся, и как принялся того вот теми самыми словами гвоздить. И про Ходжу, и про битого понапрасну соседа. Феномен!
Игорю былые времена вспомнились не случайно – в разговоре с Машей, покинув больного Логинова и делясь с ней по пути домой сутью вопроса, он как раз обнаружил себя на месте своего недавнего оппонента. Он превратился в язвительного «западника».
Маша сперва не вслушивалась в слова спутника. Она думала о том, что у подруги-немки в глазах появилось покорное коровье выражение, и это плохой признак – вот-вот сорвется спасаться в Алеманию. А она тут одна останется… Хотела поделиться своей заботой с Балашовым. Но куда там. Этому сейчас не до нее. Этот о России печется. О каком-то подобии. Прозаик, так его!
Чем дольше Балашов говорил, тем больше Маша ощущала досаду. Досада эта разрасталась, разрасталась во все стороны души вместе со светом вспыхнувших сфер уличных фонарей и наконец приняла форму отчетливого желания поссориться. Что ж, о политике так о политике. Ты в «западники» записался? Пожалуйста. Будет вам всем Запад!
– Ага, дорогой. Для улучшения управляемости? Может, тогда не по царствам, не по уездам, а по деревням? По феодам. А что – и натуральный обмен ввести. Потому как другого обмена без Москвы, без, простите, господин русский писатель, за бранное слово, инфраструктуры, не выстроить. Это все равно что рыбок из аквариума в реку к щукам запустить. А рыбки – это твои уезды. И будут в них рабы батрачить за цент, шпульки всем уездом штамповать день и ночь, стар и млад. Для щук. Как на Тайване. Нет, пожалуй, нашим-то уездным ни шпулек, ни не дай бог микросхем, не дадут. Не доверят. А то еще найдется Кулибин какой, ракету из шпулек соберет. Наши трусики будут строчить, вот. Шелковые. Мэйд ин Ямало-Неньецк. Или ин Урьюпинск-кингдом. А кто границы будет защищать – я и молчу. Вон пьяный дядек, видишь, к дереву прислонился. Ты вот подойди, не побрезгуй, его спроси – он и то тебе прояснит в момент, как оно будет, Россию на уезды.
– Нет, Маш, я не про то. Я говорю, если крупно посмотреть. Да, будет Урюпинский Тайвань, трусики будут. И границ не удержат. И мужика этого косоглазого, который у дерева, не спрашивать о резонах будут, не родину защищать прикажут, а просто станут лечить. Или бросят, дадут замерзнуть в молчании. Вот я о чем. Что с миром будет? – Балашов чувствовал,
- Какова цена наших поступков? - Елизавета Евгеньевна Королькова - Русская классическая проза
- Полное собрание рассказов - Владимир Владимирович Набоков - Зарубежная классика / Разное / Русская классическая проза
- Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов - Русская классическая проза
- Усмешка дьявола - Анастасия Квапель - Прочие любовные романы / Проза / Повести / Русская классическая проза
- Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза - Леон Леонидович Богданов - Разное / Русская классическая проза
- Маленькие Трагедии - Александр Пушкин - Русская классическая проза
- Толераниум - Татьяна Андреевна Огородникова - Русская классическая проза
- Нить времен - Эльдар Саттаров - Прочая документальная литература / Историческая проза / История / Политика / Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов - Русская классическая проза