Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Логинов осторожно, чтобы не разбудить жену, снял браслет с её руки. В полоске света блеснули два змеиных рубиновых глаза. Красивая вещица. Яркая, злая.
Марина проспит до позднего вечера, а то и до утра. Есть время решить ещё одну важную проблему.
Он спустился в холл и набрал номер давнего знакомого, эстонца Райво Тамме, которого знал ещё по Праге. Выйдя на пенсию, Тамме, бывший полицейский, помотался по рыбалкам всех доступных значимых водоёмов Восточной Европы, а полгода назад перебрался в Россию и осел в Калининграде, открыв частное детективное агентство.
– Привет, Феликс. Снова та же незадача? – без предисловий начал Тамме.
Логинову нравилась его прямолинейность, немногословность. По своей натуре Тамме был молчуном, а его угрюмость, по молодости раздражавшая окружающих, с годами начала видеться Логинову бесценным человеческим качеством. Эстонец никогда не задавал лишних вопросов, не ковырял душу, не заглядывал сочувственно в глаза. Вот и сейчас Логинов был благодарен Тамме, что тот сразу перешёл к главному, а не начал расчёсывать старую рану. Да и не к месту в эту минуту было бы клоунское «Здорово, старик! Сколько лет, сколько зим!», расспросы про жизнь, про жену. Ответы ведь на ладони: жизнь так себе, с женой неладно, раз уж ты слышишь мой голос в трубке.
– Незадача… Можно и так сказать, Райво.
– Что-то серьёзное в этот раз?
– Браслет.
– Дорогой, как считаешь?
Логинов потрогал пальцем отточенные чешуйки на змейке.
– Думаю, да. Золото, рубины. Тяжёлый. Возможно, антиквариат.
– Ювелирка – дело серьёзное. – Тамме зашуршал листком бумаги, делая записи. – Добуду сводки краж, посмотрю, что можно сделать.
– Не сразу могут хватиться, – вздохнул Логинов.
– Известное дело. Но вернуть надо. Это не пепельница, как в прошлый раз. Я позвоню кому надо. Мои люди проверят камеры наблюдения.
Тамме всегда говорил рублеными фразами, будто взвешивал каждое слово, а взвесив, подносил его на жестяном подносе. Лёгкий прибалтийский акцент совсем не придавал его речи тягучести, а лишь удлинял паузы, внося особую весомость в сказанное. Поэтому обычно запоминалось всё, что он говорил.
– Мне нужен её сегодняшний маршрут. Километраж. Посмотри по одометру, перезвони мне. Потом одежда. Подробно. Если она была в шляпе – очень хорошо, на камерах сразу видно. И список всех знакомых, кого гипотетически можно навестить.
– Райво, я тебе так благодарен…
– Не за что пока. Собирай информацию.
Тамме сухо попрощался и нажал отбой.
Логинов прошёл в кабинет, включил настольную лампу, похожую на луковку крокуса, и в комнату влился тягучий медовый свет. Открыв ключом ящик письменного стола, который всегда был запертым, он вытащил толстую тетрадь и сделал запись:
«Марина. Рецидив». Затем описал все детали, поставил число и день недели. И только закончив, обратил внимание на предыдущую запись, сделанную чуть больше года назад:
«Марина. Посещение галереи “Арсенал” в Риге. Жёлтый шёлковый платок “Гермес”. Вытащен во время фуршета из кармана плаща посетительницы. В тот же вечер возвращён хозяйке – Вере Мосс».
4
Виктор Мосс родился за месяц до срока, сизо-синим, с открытыми глазами, смотрящими в пустоту. Только веки у него были белыми и полупрозрачными, как у только что вылупившегося птенца. И ещё красный, цвета мяса рот, будто центровая точка мишени на большой голове. Пуповина дважды обмотала шею, оставив чёрные следы пиратским косым крестом – от уха до ключицы.
– Асфиксия, – вздохнув, устало сказала полная женщина-акушер, передавая новорождённого сестре. – Не жилец.
Мать дёрнулась на родильном кресле, захрипела, закашляла.
– Пру! – гаркнула на неё сестра, словно на кобылу. – Капельницу мне сорвёшь!
Младенца подняли за ножки, тряхнули, ударили по попке, чтобы заплакал. Заплакал – значит задышал. Крика сына мать не услышала.
Его поместили в стеклянный кокон, подключили к искусственной вентиляции лёгких. Врач разглядывала его, сумрачно качала седой головой.
– Надо же, – сказала сестра, посмотрев на кокон из-за её плеча, – головка вытянутая, как баклажанчик, виски вмятые, будто мы его щипцами тянули. А пальцы-то, пальцы! Точно скрюченные прутики!
Мать пробыла в реанимации три дня, потом ещё неделю в общей палате, душной и шумной от несмолкающего щебета соседок. Она, сорокалетняя, чувствовала себя чужеродной среди молодых рожениц, часами лежала, отвернувшись к стене, или мерила шагами километры в коридоре возле боксов, за дверью которых находились детки с трубками и в пластиковых намордниках, в большинстве своём обречённые. Иногда она прислонялась лбом к холодной крашеной стене и тихонечко выла, как звери́ца, у которой отняли детёныша.
На десятый день её выписали, но покидать роддом она наотрез отказалась:
– Не уйду отсюда без моего ребёночка!
Её лечащий врач сочувственно посмотрела на неё поверх толстых квадратных очков и молвила:
– Раиса Константиновна, не мучайте себя и нас. В перинатальном отделении делают всё возможное и невозможное. Езжайте домой. Вас есть кому встретить?
Встретить её было некому, да и дома не ждал никто.
– Без Витеньки не уйду! – упрямо повторила она, мотнув головой, и её отросшая неопрятная чёлка упала на бледное худое лицо. Не стриглась ведь, говорили, будто примета такая – беременным нельзя. Глупости, а верила вопреки разуму.
Остаться Раисе не разрешили. Выдали бездушный голубой больничный листок, записи в котором напоминали неровную предынфарктную кардиограмму – безжалостную, циничную, – и выпроводили из больницы почти насильно.
Она появилась на следующее утро, едва забрезжил рассвет, в том же байковом халате, вошла через приёмный покой – никто не остановил. Нянечки громыхали суднами и склянками в перевязочной, роженицы только просыпались и ждали, когда принесут детей на кормление. Раису не заметили. Как не замечали многие в её жизни. Она прошла, как полустёртая тень, по коридору к боксам и замерла в ожидании, когда кто-нибудь откроет дверь.
В детском реанимационном отделении стояла глухая тишина. «Все дети умерли», – мелькнула у неё мысль. Она толкнула дверь и вошла туда, куда вход был категорически запрещён. Стена боксов, разделённая на застеклённые секции, за которыми были коконы с новорождёнными, показалась нескончаемо длинной. Там, в этих сотах, лежали маленькие беспомощные существа, и её Витенька тоже, и он, наверное, плачет, а мамы рядом нет!
Раиса металась от окна к окну, надеясь, что подскажет сердце, где он, но сердце предательски молчало.
– Почему посторонние в отделении? Женщина, как вы
- TRANSHUMANISM INC. - Виктор Олегович Пелевин - Русская классическая проза
- Соавторы - Светлана Васильевна Волкова - Русская классическая проза / Триллер
- Две Веры Блаженной Екатерины - Алёна Митрохина - Русская классическая проза
- Один день ясного неба - Леони Росс - Русская классическая проза
- Маленькие Трагедии - Александр Пушкин - Русская классическая проза
- Душа моя – Крым - Тамара Шелест - Биографии и Мемуары / Исторические приключения / Русская классическая проза
- Шелест срубленных деревьев - Григорий Канович - Русская классическая проза
- Зимний Ветер - Валентин Катаев - Русская классическая проза
- След - Ольга Вячеславовна Богомолова - Советская классическая проза / Русская классическая проза
- Запах Солнца - Наталья Евгеньевна Порядина - Прочее / Русская классическая проза