Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Утром Раиса еле сумела открыть глаза. Соседки растолкали: «Вставай, путешественница! Первая лекция — хирургия. Сказали, настоящий боевой командир читает, военврач. С Финской пришел».
Вот незадача. С первого дня нужно постараться, а Раисе так хочется спать, аж голова падает. Но закаленная ночными дежурствами в больнице, она решила, что нарочно не позволит себе клевать носом, и специально села в первый ряд. На глазах у лектора и в голову не придет задремать.
А лектор оказался интересен. Голос у него был громкий, четкий, отлично поставленный, прямо как в театре. Можно и не устраиваться так близко, его наверняка и на “галерке” не хуже слышно. Раиса назвала его про себя “профессором”. “Интересно, бывают ли в армии профессора? А в каком он звании, я не расслышала”. Внешне тоже очень приметный. Чем-то он на Дзержинского похож. Будь Феликс Эдмундович такого же саженного росту и в плечах пошире, были бы как братья. Тоже в возрасте, лет сорока наверное, а глаза молодые — острые и светлые. Кажется, всех он в аудитории видит, разом и насквозь. И Раису, которая пытается не казаться слишком сонной, тоже видит.
Сидеть ровно и не клевать носом у нее еще получалось. Но лекция воспринималась, как рваный и склеенный фильм, а это было ужасно обидно и досадно. Рассказывал “товарищ профессор” подробно и понятно, не опуская глаза в бумаги.
Что-то по военной медицине и в Брянске, в фельдшерском техникуме читали. Но кроме кружочков и стрелочек на схемах в голове ничего с тех пор не застряло. Здесь же все предельно ясно и четко, и главное — интересно. Рассказывать так, чтобы тебя студенты слушали, это вообще вещь редкая. В техникуме хорошие преподаватели тоже были, но такой, к которому весь поток бегал — один-единственный. Пожалуй, с “товарищем профессором” они бы друг друга поняли. И как все строго выстроил, будто дом строил, кирпичик к кирпичику, хотя начал — для общего ознакомления — аж с Пирогова. Но быстро к настоящему времени перешел, свои случаи из практики привел. Раиса торопливо записывала, пару раз за руку себя ущипнула, чтобы не уснуть, но скоро с нее сон сбежал совсем. Только к концу занятия чуть ломило виски. Но это вполне можно пережить.
“Хороший состав, — думал Огнев, глядя на слушательниц, — Конечно, барышни почти все при параде, но никто ворон не ловит и на часы с тоской не глядит, и пудра с носиков не сыплется. Даже те две подружки с "галерки" не шушукаются”.
Когда искали преподавателя для этих курсов среди военных, кого привлекать к работе, и вопроса у командования не стояло. Вы, товарищ Огнев, любой личный состав понимаете как аудиторию, вам и передавать боевой опыт.
Группа в основном женская подобралась, точнее сказать, девичья. Только в пятом ряду трое ребят. Рядом устроились, похоже, из одного города. Хмурятся парни, что-то прикидывают. Их ведь в случае чего первыми призовут. А вот та, на первом ряду, наверное, ночью приехала, глаза сонные. Волосы убраны на затылок, ни волоска не выбивается, привыкла, наверное, по работе. Типичная прическа хорошей операционной сестры. Не выспалась, но держится.
“Очень похоже мы занимались с личным составом в боевых условиях. Денисенко это "вечерней школой" тогда называл. Только сейчас светло, тихо и мы не в палатке среди сосен. Вон, воробьи за окнами спорят, лето… Хотелось бы верить, что вам этой практики все-таки не выпадет, товарищи. И так, продолжим. О чем мы? Правильно, о вечном. О сортировке”
— В англоязычной терминологии сортировку называют triage — потому, что американцы в свою гражданскую войну придумали делить раненых на три потока. Да, у них была своя гражданская, четыре года воевали так, что разорение проигравшего Юга было видно и через полвека. В той войне было не только уничтожено рабство. Америка создала свою военную медицину, и ее опыт на десятки лет стал образцом для всей Европы. Их врачи показали себя прекрасными организаторами, но до научного подхода Пирогова им оказалось далеко. Пирогов, в зависимости, как сейчас бы сказали, от санитарно-тактической обстановки, делил раненых на четыре или пять потоков, и американцы много бы выиграли, имей они в руках его работы. Так, у вас вопрос?
— А почему они не воспользовались его работами? Крымская война же была раньше?
— Потому, что Пирогов вернулся с войны нервно-надломленным, опыт свой считал малоудачным и малоценным, и писал свои “Начала” очень медленно. И пока он их дописывал, американцы успели закончить войну, обработать статистику и издать первый в мире медико-санитарный отчет о ней. Их статистика и показала Пирогову, насколько его опыт ценен, так что в “Началах” американская статистика уже приведена. А сейчас сортировка — основа этапно-эвакуационной системы, выработанной нашим замечательным хирургом Владимиром Андреевичем Оппелем еще в 1917 году…
“Преемственность, значит, научного подхода. От Пирогова и до наших дней, — Раиса промокнула исписанную страницу. — И идея Оппеля, что вся прифронтовая полоса — как госпиталь, а медицинские пункты в нем — как палаты. Только от палаты до палаты — километры”.
Ей вдруг представилось, как она работает на батальонном медпункте — до линии боя километр, а то и меньше, и она тут — самая главная, за все отвечает. Понятно, что совсем-то на фронт ее не пошлют. Будет где-нибудь в тылу работать, может, и в Белых Берегах развернут госпиталь глубокого тыла… Хотя сейчас не верится как-то, что он может понадобиться.
Когда лекция закончилась и всех выпроводили в коридор на перерыв, чтобы проветрить аудиторию, сделалось даже жалко, что так быстро. Она бы еще столько же слушала и записывала, неважно, что спать хочется. И вот тут-то, в коридоре, “товарищ профессор” ее и окликнул:
— Товарищ Поливанова, если не ошибаюсь, Раиса Ивановна? У вас все в порядке?
“Надо же! И фамилию успел запомнить. А я даже звание не расслышала”, - подумала про себя Раиса. Неловко выходило, заметил-таки, какие сонные у нее глаза.
— Совершенно в порядке, товарищ профессор!
Последние слова выскочили сами собой. Надо же как-то вежливо назвать человека, чье имя и звание ты, сонная тетеря, прослушала.
— За профессора, конечно, спасибо, но пока перелет. Военврач третьего ранга Огнев Алексей Петрович. Вы ночью, что ли, приехали? Я
- Аспазия - Автор неизвестен - Историческая проза
- Осенний август - Светлана Нина - Историческая проза / О войне / Русская классическая проза
- Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930–1940-е годы - Георгий Андреевский - Историческая проза
- Легковерие и хитрость - Николай Брусилов - Повести
- Священный Цветок. Суд фараонов - Генри Хаггард - Проза
- Грозная птица галка - Игорь Гергенрёдер - Историческая проза
- Яркий закат Речи Посполитой: Ян Собеский, Август Сильный, Станислав Лещинский - Людмила Ивонина - Биографии и Мемуары / Историческая проза
- ППГ-2266 или Записки полевого хирурга - Николай Амосов - Историческая проза
- Витебск и евреи. История, Холокост, наши дни - Маргарита Акулич - Историческая проза
- Рождение богов (Тутанкамон на Крите) - Дмитрий Мережковский - Историческая проза