Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При новом режиме бесцеремонность стала во Франции чем-то самим собой разумеющимся. Равенство понималось как отмена всякой предупредительности и всех правил поведения, торжество оскорбительной и грубой прямоты. Именно это позволяло Марк-Антуану так успешно играть роль Лебеля. Плохие манеры Бонапарта искупались его величием, его заносчивость была порождена сознанием собственной силы, а не высоты своего положения. Плохие манеры его приближенных, каждый из которых играл маленького Бонапарта в своем кругу, бросались в глаза, были вопиющими и оскорбительными.
Для встречи эмиссара Бонапарта Коллегия собралась в великолепном зале, где Веронезе и Тинторетто увековечили мощь и славу Венеции. На потолке Веронезе изобразил Венецию в виде чувственной красавицы, которую Справедливость и Мир коронуют на земном шаре. Над троном дожа сверкало яркими красками знаменитое полотно того же мастера «Битва при Лепанто», а справа висели принадлежавшие кисти Тинторетто портреты великих дожей — Донато, да Понте и Альвизе Мочениго.[1221]
Члены Коллегии, облаченные в свои тоги, и дож на троне ждали французского солдата.
Когда он предстал перед ними на пороге в сапогах со шпорами и треуголкой на голове, это выглядело как встреча старого порядка с новым — строгости, церемонности и обходительности с развязной прямотой, невоспитанностью, отсутствием всякого изящества и привлекательности.
Церемониймейстер, или рыцарь дожа, приблизился к посланцу с жезлом в руке, чтобы подвести его к дожу и представить, как полагалось по этикету. Но грубый солдат бесцеремонно отпихнул его в сторону и, не снимая головного убора, протопал через весь зал, клацая саблей по полу. Не дожидаясь приглашения, он поднялся по ступенькам к трону и уселся в кресло справа от дожа, предназначенное для послов других государств.
Сенаторы онемели от столь презрительного обращения с ними. Если наглый выскочка-иностранец не желал оказать никакого уважения этому достойному собранию, значит солнце Венеции действительно закатилось. Побледневший и нервничавший Лодовико Манин настолько проникся ощущением значительности своего поста, что произнес тем не менее маленькую приветственную речь, которую предписывал этикет.
Жюно выказал полное пренебрежение к этикету, что ощущалось всеми патрициями как пощечина. Генерал вытащил из-за пояса послание от Бонапарта и зачитал его громким и резким голосом. Послание отличалось той же грубой и властной прямотой. Командующий Итальянской армией предъявлял венецианцам претензии по поводу вооружения крестьян и убийства французских солдат. О том, что это было спровоцировано разбоем и насилием, учиненным его солдатами, ограблением и убийством граждан страны, находящейся в состоянии мира с Францией, командующий умалчивал.
«Вы напрасно пытаетесь избежать ответственности за свои действия, — писал Бонапарт. — Вы думаете, я не смогу добиться, чтобы лучших людей во всем мире уважали?.. Сенат Венеции поступил вероломно в ответ на великодушие, которое мы всегда проявляли по отношению к ней. Мой адъютант, которого я посылаю к Вам, предложит Вам выбор: война или мир. Если Вы немедленно не разоружите и не разгоните нападающих на нас крестьян, не арестуете и не пришлете к нам зачинщиков убийств, то мы объявляем Вам войну».
Дальше Бонапарт продолжал в том же духе.
Прочитав послание до конца, Жюно встал так же резко, как и сел, и промаршировал из помещения с тем же презрением ко всяким любезностям.
— Теперь вы видите, — произнес граф Пиццамано, ни к кому, в частности, не обращаясь, — куда завела нас наша политика бездействия, наше малодушие и скупость. Мы были первой державой в Европе, а стали самой ничтожной.
И они униженно отправили Бонапарту письмо с извинениями, выражением уважения и преданности и обещанием немедленно принять меры в согласии с его требованиями.
На второй день Пасхи Жюно отбыл из Венеции, увозя с собой эту письменную попытку предотвратить войну, и в тот же день в Вероне вспыхнул мятеж многострадального населения, сопровождавшийся криками «Смерть французам!» и «За святого Марка!».
Несколько сотен французских солдат были убиты, остальные нашли убежище в фортах. Форты были окружены далматинскими войсками и вооруженными крестьянами, зачинщиками восстания. Граф Франческо Эмили отправился в Венецию, где он умолял сенат разорвать отношения с Францией и послать войска на помощь веронским патриотам.
Но если Светлейшая республика не порвала связи с Францией, когда это можно было сделать безболезненно, то теперь она была слишком напугана для этого. Отмежевавшись от восстания, вошедшего в историю под названием Веронской Пасхи, она еще раз подтвердила свой нейтралитет и дружеское отношение к Франции и бросила веронцев на произвол судьбы, вознаградив таким образом за преданность Венеции.
Бонапарт тем временем отправил в Верону Ожье, и в течение нескольких дней порядок был восстановлен.
Веронская Пасха и явилась тем предлогом, какой нужен был Франции для объявления войны. Но, словно этого было недостаточно, в самой Венеции как раз в тот день, когда восстание в Вероне было подавлено, французам был дан вооруженный отпор. Героем этих событий стал Доменико Пиццамано. На второй день Пасхи Совет десяти издал указ, согласно которому, в соответствии с заявленным Венецией нейтралитетом, все иностранные военные корабли должны были покинуть ее гавань.
Через два дня французский фрегат «Освободитель Италии» под командованием Жан-Батиста Ложье, сопровождаемый двумя люггерами, взял на борт в качестве лоцмана рыбака из Кьоджи и попытался войти в порт Лидо.
Доменико Пиццамано, командовавший гарнизоном форта Сант-Андреа, наблюдал за неизбежным и позорным концом Светлейшей республики с тем же чувством отчаяния и унижения, что и его отец. Не исключено, что он воспользовался этой возможностью, чтобы доказать, что в Венеции еще не совсем погасли искры того огня, который некогда принес ей славу. Как бы то ни было, следуя указу Совета десяти, он обязан был сделать то, что он сделал.
Когда ему доложили о приближении иностранных судов, он сразу поднялся на бастион, чтобы оценить обстановку.
Корабли шли без флагов, но принадлежали явно не Венеции, и, что бы ни представляли собой люггеры, шедший впереди «Освободитель Италии» был тяжело вооружен.
Доменико не колебался ни минуты. Он приказал дать два предупредительных выстрела в воду.
Люггеры вняли предупреждению. Сделав поворот оверштаг, они остановились. Капитан Ложье, однако, вызывающе продолжал вести корабль прежним курсом и поднял трехцветный французский флаг.
И тут Доменико мог благодарить небеса за то, что ему, подобно мученикам в Вероне, был дан шанс выступить за честь Венеции, не думая о последствиях. Он скомандовал открыть огонь на поражение. «Освободитель» начал отстреливаться, но, получив пробоину ниже ватерлинии, был вынужден выброситься на мель, чтобы не затонуть. Доменико взял два баркаса с вооруженными солдатами и отправился на захват вражеского судна. Их сопровождал галиот капитана Висковича с командой славянских воинов.
Они взяли французский корабль на абордаж и после яростной
- Рыцарь Таверны - Рафаэль Сабатини - Исторические приключения
- Фаворит короля - Рафаэль Сабатини - Исторические приключения
- ЛЮБОВЬ И ОРУЖИЕ - Рафаэль Сабатини - Исторические приключения
- Жизнь и приключения Робинзона Крузо - Даниэль Дефо - Классическая проза
- Побег стрелка Шарпа (Спасение стрелка Шарпа) - Бернард Корнуэлл - Исторические приключения
- Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди - Исторические приключения
- Флибустьер времени. «Сарынь на кичку!» - Анатолий Спесивцев - Исторические приключения
- Бакалавр-циркач - Жюль Валлес - Классическая проза
- Весь Гоголь Николай в одном томе - Николай Васильевич Гоголь - Классическая проза / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Флибустьер - Геннадий Борчанинов - Исторические приключения / Попаданцы / Периодические издания