Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ничего этого Саня тогда не посмел сказать, сидел помалкивал, а дядя Гриша раскочегарился не на шутку. Онькин стал с большой опаской скашивать взгляд на Саню, полагая, что тому вовсе не обязательно слышать весь разговор. Иван Иванович отлично знал, что Саню Касьянова пытаются всячески переманить на конезавод «Восход». До сих пор удавалось убедить его, что и на Кубанском заводе товар не только не хуже восходовского, но и лучше — во всяком случае, и молодняк и трехлетки при правильном тренинге и содержании смогут в будущем году бороться за все главные призы. Разговор о том, что в «Восходе» будет «второй Анилин», может сильно смутить Саню, — кто не мечтает «вторым Насибовым» стать!
Онькин несколько раз окликал Саню — звал закончить рыбалку и собираться в путь, но тот с места не трогался, хотя и отзывался однообразно: «Сейчас, сейчас…» Иван Иванович делал из этого вывод, что Сане уж очень притягательны богохульные речи дяди Гриши, но тут он ошибался, тревога его была напрасной: он забыл, видно, каким магнетизмом обладает поплавок, — и рука устала, и рыбы больше не надо, а все нет сил отказаться от ужения. Видно, есть в этом особое таинство, которое роднит рыбалку с работой на конюшне: до того, как закинешь удочку или войдешь в денник, ты — сам по себе, а река и лошади — сами по себе, но вот сел ты на бережок, вот обратал ты коня — и ты уж не сам по себе, а заодно с самой природой, ты часть ее.
11
А на вокзале у дяди Гриши и Онькина возник, можно сказать, научно-философский спор, который, впрочем, сам по себе не представлял бы никакого интереса, если бы не имел важных последствий.
Они взяли в буфете по кружке пива, сдули сверху пену, изготовились враз отхлебывать, как дядя Гриша вдруг передумал, опустил кружку и сказал:
— Слушай, Ваня, как же это выходит-то?.. Тридцать лет мы с тобой не виделись, а заговорили сразу так, ровно вчера вместе были?
Дядя Гриша обозначил словами то, что все время вертелось на уме Ивана Ивановича. Он тоже изумлялся тому, что словно бы и не было трех десятков лет разлуки — полное доверие, совершенное понимание и бескорыстнейшее приятельство!
Конечно, бесценным подарком одаривает людей жизнь — такой регенерацией чувств, восстановлением сердечных отношений в первоначальном виде! И как это получается? Такой вопрос задал дядя Гриша, пытаясь в оставшиеся до расставания минуты постигнуть суть всесильного спутника человека — времени. Не мудрствуя лукаво, он построил такую формулу: мол, человеку есть дело до времени, а времени до человека дела никакого нет, как нет, например, реке Свияге, на которой он гигантскую щуку нынче поймал, никакого дела ни до дяди Гриши, ни до Онькина с его жокеями — она течет себе и течет, у нее есть более серьезные заботы и цели.
Онькин отвечал, что мысль дяди Гриши в общем и целом верна, однако время, так же и пространство, являются основными формами существования материи.
Дядя Гриша помолчал и принялся за пиво.
— Пространство — это да. Вот сядете вы в поезд, мимо лесов и речек, через пространство поедете, это — да, это — материя, а время? Где у него — руки-ноги или хоть что-нибудь? Были тридцать лет, и нет тридцати лет!
Онькин завернул рукав пиджака, повернул к дяде Грише циферблат часов:
— Вот смотри. Видишь, как стрелки движутся?
— Нет.
— Правильно. Но это не значит, что часы стоят. Послушай. Тикают. То-то… Все незаметно происходит.
— Но ведь целых же тридцать лет! — в отчаянии воскликнул дядя Гриша. — Как это может тридцать лет так незаметно пролететь?..
— А знаешь ли что? — Онькин спросил, глядя куда-то вдаль через окно, хотя до этого взгляд его был открыт. — Давай ликвидируем эти три десятка лет, как бы их и не было!..
Дядя Гриша озадаченно повернул голову, пытаясь уяснить, что рассматривает Онькин, не увидел ничего примечательного, вяло возразил:
— Нет, Ваня, не в нашей это воле.
— В нашей! — с ликованием произнес Онькин, но тут же и осекся, заглянул с опаской прямо в зрачки своему давнему другу, решился: — Не обижу я тебя, дядя Гриша, если с собой позову, позарез нужен мне старшой!..
Дядя Гриша словно ждал этого предложения, откровенно обрадовался. В оставшиеся до отправления поезда десять минут порешили: дядя Гриша послезавтра вылетит в Алма-Ату, где и приступит к исполнению служебных обязанностей.
Глава двенадцатая
1
Утро в Железноводском парке после бессонной ночи было не финалом Сашиной истории, скорее — началом.
Сашу сильно знобило. С первыми лучами солнца с гор потянул резкий ветер. Он шевелил повеселевшую листву, быстро сушил песчаные потемневшие от влаги дорожки. Саша бесцельно поднимался вверх по терренкуру. Зеленая дымчатая тишина настаивалась в оврагах. Ветерок выгонял из ложбинок редкие клочья тумана. Саша следил, как они истаивают на глазах. Где они? Вдалеке гулко, радостно и деловито постучал дятел-желна. Чистый писк синиц висел в воздухе. Снизу, где за густой листвой деревьев невидимо таились жилые домики с приусадебными участками, донесся заливистый и уверенный крик петуха. Возвестив о наступлении нового дня, петух разбудил дворового пса, и тот зашелся в истошном и бестолковом лае, отчего пришли в беспокойство и заблеяли овцы, их поддержал визгом проголодавшийся, видно, поросенок, — боже, сколько же шума-то, суеты, сколько всяческой жизни, а ночью все спали и таились, так что можно было бы и забыть о их существовании!
Сашу поташнивало. В глазах — словно песок насыпан. Он сел над обрывом на старый поваленный ствол. Солнце поднималось все выше, тени стали нежно-лиловыми. Мир согревался, впитывая теплый свет. Саша повернулся так, чтоб и на его лицо падали лучи, закрыл глаза. Вроде стало легче. Стойкое ощущение, что за ним наблюдают, заставило его внезапно разомкнуть веки. Маленькая зарянка боком, недоверчиво оглядывала его. Переступала лапками, будто в негодовании, тонкий прутик не шелохнулся под ней — так невесома. Зарянка вертела беспокойно головкой, показывая бледно-апельсиновое горлышко и грудку. Вдруг заметила в воздухе что-то мелкое и юркое, сорвалась — сейчас настигнет!
Саша будто проснулся после короткого забытья. Внизу под ногами широко раскинулись пологие долины. По ним неслись, бледнея, тени одиноких кучевых облаков. По ниткам дорог запылили грузовики. В немыслимой дали предгорья ползали крошечные овцы, а мальчик, колхозный пастух, шаля, раскинув руки, мчался на неоседланной, словно игрушечной, лошади.
Как из глухого погреба, выбирался Саша из своего душевного состояния. И земля, и небо, простор и теснины, камни и безымянные травы, трепет маленьких крыльев в воздухе и широкие ладони ветра, гладившие лицо, — все взывало к жизни. Во всем царила непостижимо прекрасная тайна. Саша содрогнулся, подумав, что в какую-то секунду он решил оборвать ее, ничего в ней не постигнув, ни до чего не дотронувшись.
- Старый Петербург: Адмиралтейский остров: Сад трудящихся - Пётр Столпянский - Природа и животные
- Еще один шаг - Борис Левин - Природа и животные
- Бродячие собаки - Сергей Жигалов - Природа и животные
- Разведение и выращивание собак - Илья Мельников - Природа и животные
- Кладовая солнца - Михаил Пришвин - Природа и животные
- Томек на Черном континенте - Альфред Шклярский - Прочие приключения / Детские приключения / Природа и животные / Путешествия и география
- Лесной друг - Николай Евгеньевич Гуляй - Детские приключения / Природа и животные / Детская фантастика
- Каланы возвращаются на берег - Вадим Васильевич Дёжкин - Природа и животные / Путешествия и география
- Соленый пес - Кнорре Федор Федорович - Природа и животные
- Ядовитые рыбы. Коварное оружие рыб - Владимир Васильевич Коркош - Природа и животные / Периодические издания