Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разворачивается встречный процесс, где вещное и цифровое (вещь и не-вещь), реальное и нереальное движутся навстречу друг другу, сливаясь до неразличимости, что можно оценить по-разному – в зависимости от наших критических предпочтений. Флюссер, например, явно приветствует подобное умножение миров в «Малой философии дизайна». Что, конечно, неудивительно, если вспомнить в рамках какой реальной реальности протекала его жизнь. Впрочем, его напоминание о том, что существует реальность неотменимого характера – смерть, носит отрезвляющий характер: «Вторжение не-вещей в нашу среду – это радикальный переворот, не затрагивающий, однако, основной модус бытия, бытия-к-смерти» [31]. Современная утопия цифрового трансгуманизма представляется истерической попыткой что-то противопоставить этому вердикту Флюссера.
Поставим вопрос: насколько вообще стирание этой границы между реальным и нереальным имеет значение? – Ответ, данный из перспективы философской традиции, звучит так: в той мере, в которой всё еще значим вопрос греческой философии: что есть поистине сущее (ὄντως ὤν)? Но если мы задержимся у греческих истоков, то ответ может оказаться далеко не в пользу аналоговой реальности. Для пифагорейцев таким сущим было число, к которому Платон добавил идеи, а также непостижимый источник того и другого – Благо, или Единое. Флюссер настаивает, что отношение этих сущностей к материи у древних философов отличается от того, что имеет место сегодня. Древние открывали числа, восходя от перекладывания камешков к движению планет и гармонии музыкальных созвучий, а также предавались созерцанию идей, выбравшись из пещеры чувственной реальности. Мы же научились их порождать или, по меньшей мере, творчески комбинировать, поставив, кроме того, на поток чувственное (материальное) наполнение информационно-числовых, абстрактно-идейных конструкций в форме дополненной или альтернативной реальности. Это новый мир торжествующего пифагореизма, имеющего не созерцательный («теория»), а активно конструирующий характер. Пожалуй, последним оплотом нематематической реальности, на который можно опереться в древности, остается Аристотель, для которого реальная реальность, например полисная жизнь, не может управляться согласно идеям, постигаемым философами, а дружба едва ли подвластна исчислению.
Вопрос об остатках аналоговой реальности можно, если есть такая склонность, легко обратить в обличительную критику современного несправедливого общества (такие, конечно, уже написаны). Пока массы имеют дело с абстрактной и цифровой фикцией и функцией, в которую, как мы давно знаем из марксизма, каждый их представитель и сам был уже давно превращен, лишь немногие избранные сохраняют привилегию обладания вещными вещами, окружая себя антиквариатом, и избегать иссушающего потока цифровой коммуникации, купаясь в роскоши неограниченного цифрового детокса.
Отчасти всё так оно и есть, но лишь отчасти. Одновременно мы наблюдаем и вполне демократичные способы удержания аналоговой реальности, простой факт наличия которых свидетельствует о том, что люди всё еще не готовы отказаться от границы между реальным и виртуальным. Не вдаваясь в их академический обзор, ограничимся несколькими штрихами. Крафтовая экономика в самых разных формах находится на подъеме; практики Do It Yourself, некогда бывшие уделом советской дефицитной экономики и антикапиталистически настроенных панков, сегодня молодежный тренд; любой, кто растит цветы на подоконнике или сажает грядку на своем огороде, – всё еще держится старой доброй аналоговой реальности – несмотря на то, что все эти практики сегодня в подкладке кое-где прошиты цифровой ниткой. Чтобы образно выразить этот широкий и многообразный культурный процесс, возьмем фильм «Идеальные дни» (Вим Вендерс, 2023). Его герой – чистильщик туалетов в Токио, то, с чем он имеет дело, уж точно не цифровой природы. Хираяма ездит на стареньком автомобиле, в котором только аналоговая музыкальная система, на ней он слушает старые магнитофонные кассеты. Дома он растит цветы, а на ночь читает бумажные книги. Его хобби – фотография. Камера, которую он всегда имеет при себе, – старенькая пленочная мыльница, на которую он снимает кроны деревьев, заметив появление интересной ему игры света, – жест фотографирования, который бы точно понравился Флюссеру. Появление и популярность этого фильма – свидетельство того, что размывание границы между аналоговой реальностью и цифровой в пользу последней не протекает с неизбежностью, нашествие последней современная культура пытается компенсировать практиками удержания и ревитализации аналоговой вещности. И происходит это не только в кино: в мире, казалось бы, безграничного господства цифровых камер съемка на пленочные фотоаппараты, как у Хираямы, стала распространенной практикой молодых людей.
Завершая этот сюжет, позволю себе использовать прием Флюссера: действуя как фотограф, изменим ракурс проблемы реальности, чтобы наивно не полагать, что она сводится лишь к различию аналоговой и цифровой. Один из классических критериев реальности (его использует, например, Шопенгауэр) состоит в том, что она более устойчива, чем сновидение или галлюцинация. Сон от реальности может не отличаться ничем, и внутри сна у нас обычно нет возможности определить, что это сон. Критерий различия предоставляет нам только пробуждение, которое возвращает нас в мир, обладающий длящимся характером: сны – это лоскуты и фрагменты, а реальность – это то, к чему мы каждый раз возвращаемся после пробуждения.
С этой точки зрения можно сказать, что сегодня традиционная реальность, неважно, включает ли она аналоговые или цифровые компоненты, неуклонно становится ближе к сновидению, чем виртуальные или воображаемые миры, например искусство. Одо Марквард формулирует эту тенденцию следующим образом: реальность становится всё более фиктивной, тогда как искусство приобретает характер антификции [32]. Не буду повторять его аргументы, сформулировав свое понимание этого процесса. Мы существуем в мире возрастающей цивилизационной динамики, где всё меньше устойчивой профессиональной занятости, где мгновенно исчезают некогда огромные индустрии, где новые технологии перманентно революционизируют нашу повседневность. К этому добавляются тектонические общественно-экономические и политические сдвиги, на которые особенно щедра история России. Больше не существует никаких сдерживающих норм и институтов для продолжения семейной жизни за пределами эмоционального настроения партнеров, которое весьма подвижно (достаточно посмотреть
- Фантастика 2025-48 - Дмитрий Анатольевич Гришанин - Боевая фантастика / Космическая фантастика / Прочее / Попаданцы
- Предположение - Аврора Роуз Рейнольдс - Прочие любовные романы / Прочее / Современные любовные романы / Эротика
- История письменности. От рисуночного письма к полноценному алфавиту - Игнас Джей Гельб - Культурология / Языкознание
- Корпоративная культура современной компании. Генезис и тенденции развития - Анжела Рычкова - Культурология
- 'Фантастика 2025-41'. Компиляция. Книги 1-43 - Дмитрий Яковлевич Парсиев - Боевая фантастика / Прочее / Попаданцы
- Трансформации образа России на западном экране: от эпохи идеологической конфронтации (1946-1991) до современного этапа (1992-2010) - Александр Федоров - Культурология
- Судьбы русской духовной традиции в отечественной литературе и искусстве ХХ века – начала ХХI века: 1917–2017. Том 1. 1917–1934 - Коллектив авторов - Культурология
- В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров - Культурология
- Библейские фразеологизмы в русской и европейской культуре - Кира Дубровина - Культурология
- Секс в армии. Сексуальная культура военнослужащих - Сергей Агарков - Культурология