Рейтинговые книги
Читем онлайн В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель - Наталья Константиновна Бонецкая

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 98 99 100 101 102 103 104 105 106 ... 145
Флоренский ловко обвел вокруг пальца академический совет, возглавляемый консервативнейшим архимандритом Антонием Храповицким, подменив любовь во Христе темным эротическим томлением, потрясаемым вспышками страсти и ревности[669]. В своем «Столпе» Флоренский вывел «Нашу Церковь» супругов Мережковских под именем Церкви Христовой, а их учение о трех Заветах и о грядущем откровении Ипостаси Святого Духа представил в обличии святоотеческого воззрения на Св. Троицу[670].

Едва воцерковившись и сделавшись студентом Духовной академии (1904 г.), Флоренский – надо думать, под влиянием Мережковских, к окружению которых он приобщился также в 1904 году, – загорелся проектом глубокой реформы Церкви, доходящей до сакраментальной актуализации «апокалипсического христианства», – мечтал и о создании некоего «ордена»[671]. Выдумывая новые обряды и делясь этими фантазиями с Андреем Белым, Флоренский, надо думать, проектировал создание секты, альтернативной «Нашей Церкви» Мережковских. Над религиозными исканиями Серебряного века уже тогда путеводной звездой встало слово «мистерия»[672]. И Флоренский вскоре переориентировал свои церковно-реформаторские устремления, задумав «довести до мистерий» наличную православную Церковь[673]. Так или иначе, но, по мнению Флоренского (восходящему с несомненностью к взглядам Мережковского), новой Церкви – идет ли речь об отпочковавшемся от православно-церковного организма образовании или о глубинно трансформированной прежней Церкви – должны отвечать новые межличностные отношения, причем доведенные до последней интимности. Подобно Мережковским, Флоренский полагал, что дух Церкви определяется характером отношений между людьми, а не наоборот, – сектантское существо этого убеждения очевидно.

Самый ранний набросок главы «Дружба» «Столпа…» присутствует в письме Флоренского, студента Духовной академии, к его интимному, хотя и далекому другу Андрею Белому от 31 января 1906 года. Флоренский признаётся, что вся его жизнь стала стремлением к такому «общению с личностью», которое никакое не навязшее в зубах «служение», а «прикосновение голой души к голой душе». Подобные отношения с «Другом»[674] – «всецело человеческие», при этом абсолютно симметричные, взаимные, «которые дают себя, а не своё, и берут меня, а не моё». Вместе с Мережковскими Флоренский убежден не только в религиозной природе таких отношений, но – что особенно важно – и в том, что если и возможно ныне какое-либо богообщение, то только через интимнейшую дружбу: «Рукой щупать Бога – думаю, что если это можно, то не иначе как чрез душу другого, Друга». Итак, страстная дружба признана Флоренским за необходимое и достаточное условие новой общинности! – И вот, основой всякой деятельности «новых» людей (в переписке Флоренского с Белым речь идет о софийном церковном строительстве) двадцатипятилетний экзальтированный юноша объявляет именно такую дружбу: «Если чего можно достигнуть положительного, то только в и чрез такое слияние, так чтобы всегда хотя бы два человека до конца, до дна понимали друг друга, чтобы каждый из двоих представлялся другому бесконечностью» [подчеркнуто мной. – Н.Б.. Язык Флоренского всегда отличался точностью при выражении сокровенных переживаний. Как видно, дружба для него – явление религиозного порядка. Заключительная выдержка из письма к Белому разночтений не допускает – речь идет о проектируемом церковном теле, клетки которого образованы подобными интимно-дружескими парами: «Я увидал, что в таком единстве [дружеском «слиянии» двух] – основание всего [т. е. религиозной общины, «ордена»] и оно постулат всякой жизни»[675]. Хлыстовский корабль, контуры которого явственно проступают в программной речи 1906 г. Флоренского перед Белым, благополучно проследует в экклезиологическую диссертацию молодого богослова…

Смысловой кульминацией учения Флоренского о дружбе (а значит, об обновленной – или совсем новой апокалипсической Церкви) в «Столпе…» является указание, как на высший, авторитетнейший прообраз, на апостольскую общину, организованную самим Христом. На проповедь ученики посылались Им по двое, парами; отсюда автор «Столпа…» заключает, что первоначальная Церковь состояла из «дружеских пар» апостолов… Наименьшая церковная единица, «общинная молекула», по Флоренскому – это не личность, но «пара друзей», объединенных избирательной любовью-филией[676]. «Абсолютно-ценною личность может быть не иначе как в абсолютно-ценном общении» (с. 419): именно умаление личности как таковой – мы это видели – возмущало Бердяева в Мережковском. Для Флоренского состоящая из пар структура Церкви – фундаментальный факт церковной метафизики, засвидетельствованный не кем-то другим, но самим Иисусом. Поразительна безответственная дерзость произвола, разрешающая теоретикам Серебряного века «вчувствовать» в Христа, в Его ближайших учеников свои сомнительные интуиции! Уже в начатках христологии Флоренского присутствуют те двусмысленности касательно личности Спасителя, которые пышным цветом распустятся в «Иисусе Неизвестном» Мережковского. К «античной школе» апостольская община вокруг Христа не имела ни малейшего касательства, суровый иудейский дух исключает и намек на языческие вольности: ученейший юноша, Флоренский, кажется, не понимал этого простейшего факта[677]. Вообще мифотворчество и фантастическое теоретизирование Серебряного века вокруг образа Христа, начавшееся все же не с Соловьёва (самим Христом мало интересовавшегося), а с его alter ego Анны Шмидт, признавшей в лице Соловьёва Христово воплощение[678], нуждаются в особом исследовании. Студенты, поэты, курсистки в то удивительное время ощущали себя избранниками Божией Премудрости, тайновидцами, теургами, посвященными и т. п., призванными повести за собой всё человечество и тем самым спасти мир…

«Дружба, – заявляет Флоренский по поводу филической любви, мистически соединяющей двоих в церковную «молекулу», – исключительна, как исключительна и супружеская любовь» (с. 471). Филия обращена к «единственному», к «избраннику», – она моногамна; она включает в себя «требование ответной любви» (с. 474); в самом «сердце» филии таится ревность («ревность есть сама любовь, но в своем инобытии», с. 469). Иными словами, филия есть страсть, и неслучайно Флоренский говорит о трагизме дружбы[679]. «Мы полюбили трагизм: “сладкая стрела христианства ноет в нашем сердце”, как говорит В. В. Розанов» (с. 417): но насколько верно понимал христианство тот, кого называли «русским Ницше»?! То, что именуется любовью в Новом Завете, с «дружбой» по Флоренскому не имеет ничего общего. «А Я говорю вам: любите врагов ваших… Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?.. Не так же ли поступают и язычники?» (Мф 5, 44–47): взаимной любви-симпатии язычников Христос в Нагорной проповеди однозначно противопоставляет, в качестве новой религиозной ценности, любовь к врагам. А императив Павла – «любовь… не ищет своего» (I Кор. 13, 4–5) – немыслим без решимости на любовь безответную и чуждую ревности. Любовь побуждала Христа страдать, дабы избавить от страданий любимого – человека и человечество; напротив, в учении Флоренского любящий садистически наслаждается страданиями возлюбленного. «Очень часто те, кто наикрепче любил, наиболее заставлял страдать, ибо неведомо, какая нежная и застенчивая жестокость обычно бывает беспокойною сестрою любви» (с. 445): недаром Зинаида Гиппиус считали Флоренского «умным и жестоким»! «Слезы – это цемент дружбы», но одних «слез любимого» любящему недостаточно для доказательства любви к нему – «даже смерти не

1 ... 98 99 100 101 102 103 104 105 106 ... 145
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель - Наталья Константиновна Бонецкая бесплатно.
Похожие на В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель - Наталья Константиновна Бонецкая книги

Оставить комментарий