Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это был заключительный фрагмент устной повести Любови Курановской. После 2012 года, когда он был записан, мы несколько раз приезжали в Привольную и подолгу разговаривали с нашей постоянной респонденткой. Везли ей нехитрые хозяйственные подарки, сами ощущали на себе ее щедрое и вместе с тем строгое гостеприимство. Рассказы Любы не стали дискурсивно иными – в них сохранилась их особенная бытийная энергетика, в них остался неистраченным запас экзистенциального упрямства, и в то же время они не впитали из воздуха времени настроение некоторого цинизма, социальной вялости и обездвиживающей искушенности. Но стало заметным, что в ее новых повестях слегка упал градус былого жизненного азарта, биения, импульсивного рвения. Повеяло мудрой успокоенностью. Дискурс прежнего «кругового обзора», – когда Люба с крестьянской обстоятельностью, буквально поэлементно перебирала и укладывала по порядку актуальные жизненные обстоятельства, – приобрел черты гораздо более выверенной, подчеркнуто рациональной, продуманной акции, чем три и тем более десять лет назад. Закончив очередную беседу и выходя из ее дома, я не раз ловил себя на том общем впечатлении, которое можно свести к формуле: «Люба стала говорить, как по писаному…» Почему так? Попытаемся ответить на этот и смежные с ним вопросы.
Итак, подрос ли за промелькнувшие двенадцать лет обобщающе-аналитический уровень как всегда обстоятельного и детализированного дискурсивного потока Любови Ивановны Курановской? Или же перед нами снова – классический крестьянский дискурс с его невозмутимой событийной панорамностью? Какими новыми качествами обогатилась эта свежая дискурсивная практика Любы? Каким образом ее можно истолковать? И если, следуя упомянутому выше совету Мишеля Фуко, и «беря за исходную точку сам дискурс, его появление и его регулярность, идти к внешним условиям его возможности, к тому, что дает место для серии этих событий и что фиксирует их границы…», то что именно обнаруживается в этом дискурсивном пространстве?
Отвечая кратко, можно сказать, что в нем запечатлен новый, раньше не столь рельефно обозначенный, облик социально-экономического и политического деревенского пространства. Новизна эта в очевидной агонии тех институций, которые удерживали крестьянскую повседневность в ее традиционных параметрах. Сворачиваются и на глазах умирают производственные структуры, улетучиваются традиционные профессии, усыхают штатные расписания с перечнем привычных и желанных рабочих мест, закрываются местного
- Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017) - Келли Херолд - Зарубежная образовательная литература / История
- История России XX – начала XXI веков - Юрий Терещенко - История
- Пространство Большой Евразии XXI века. Интеграционные процессы: институты, направления, вызовы - Ефим Иосифович Пивовар - История / Экономика
- Категории. Об истолковании - Аристотель - Античная литература / Науки: разное
- История России ХХ - начала XXI века - Леонид Милов - История
- Русское дворянство - Борис Иосифович Соловьев - История
- Автор и герой в эстетическом событии - Михаил Михайлович Бахтин - Науки: разное
- Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв. - Сергей Вячеславович Перевезенцев - История / Православие / Религиоведение / Науки: разное
- Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус - Культурология / Науки: разное
- История европейской философии: курс лекций - Владимир Файкович Мустафин - Науки: разное