Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Попадание в личную зависимость от более влиятельного соплеменника для того, чтобы получить его судебное заступничество, также было зафиксировано Этельстаном. В его правовых текстах упоминались «люди без глафорда» (hlafordlease menn), за которых в случае обвинения в краже должен был взять ответственность сторонний человек (не родич)[1249]. Видимо, имелся в виду также обедневший свободный человек, который обладал и роднёй, и правом посещения сотенных и судебных собраний, но не мог при этом ответить по конкретному делу или же найти себе поручителя. Именно по этой причине он должен был передать себя под мундебюрд (т. е. под покровительство) более богатого и влиятельного человека, тем самым потеряв право представлять свои интересы в суде самостоятельно.
Кроме того, сбежавший от расправы господина зависимый человек мог найти укрытие у другого человека и собрать поручителей на суде, чтобы доказать свою невиновность. Вместе с тем, он мог перейти под покровительство нового господина или же вернуться к своему прежнему хозяину[1250]. С одной стороны, необходимость личной опеки глафорда говорила о низком правовом статусе этого человека; однако, с другой стороны, личное участие в процессе самого обвиняемого (поиск поручителей, заявление невиновности перед судом) должны были выделять его из рабской прослойки, не имевшей права голоса на судебных и сотенных собраниях.
Возможно, и другие права отдавшегося под покровительство человека как ранее обладавшего полной или частичной «позитивной свободой» также переходили к глафорду. Нет оснований полагать, что такой человек сразу же переходил в разряд рабов, подобно неоплатным должникам либо преступникам (как это имело место в Iudicia civitatis Lundoniae того же Этельстана); однако такое развитие событий, упомянутое в II As., могло быть первым шагом на пути к попаданию обедневшего англо-сакса в прочную, нередко — наследственную, зависимость от своего соплеменника. По крайней мере, при отказе родственников выдать подозреваемого он считался вором и объявлялся «вне закона»[1251].
В некоторых отношениях степень правоспособности лишившихся свободы людей при короле Этельстане была настолько ограничена их господином, что они начинали напоминать по своему статусу кентских рабов VII в. или рабов салических франков начала VI в. Господин приносил присягу за своих зависимых людей в их невиновности[1252]; он не мог прогнать обвинённого в каком-либо преступлении человека, который нёс у него службу, до тех пор, пока он сам не отвечал по делу[1253]. Если же кто-то посторонний ловил «чужого человека» (т. е. того, чьим хозяином он не являлся) по подозрению в совершении преступления и не хотел его выдавать, то выплачивал королю большой штраф[1254]. Согласно Iudicia civitatis Lundoniae, или Decretum episcoporum et aliorum sapientum Londoniae, 930–940 гг. (источник имеет разные названия в различных рукописях), зависимого человека, которым безраздельно командовал господин, выдавали для судебного наказания после того, как он был уличён в краже, даже без Божьего суда[1255].
Подводя итог развитию институтов рабства, покровительства и личной зависимости в начале и первой половине X в., следует прежде всего отметить крайнюю противоречивость статуса рабов на фоне начала кардинальной трансформации всех социальных слоёв Английского королевства и роста числа лично и поземельно зависимых земледельцев.
По многим показателям рабы продолжали оставаться бесправными членами англо-саксонского общества: в частности, за преступления по отношению к представителям другим социальных слоёв (например, кражу) их ждало очень суровое наказание. Нигде не зафиксированы факты участия рабов в сотенных или судебных собраниях, случаи их обращения к судебным инстанциям в случае притеснения хозяевами: такими правами они, очевидно, в середине X в. не обладали. Король Этельстан предписывал лишь ответственность за выдачу господином своего раба, о краже которого он был осведомлён. Единственное упоминание о краже рабов, которое имелось в законах Этельстана, заносило их в состав движимого имущества (среди которого — крупный и мелкий рогатый скот), вместе с тем не приравнивая их к instrumentum semivocale.
Бегство какой-либо группы рабов с их возможным последующим участием в шайке каралось смертью для старшего (по возрасту?) раба и жестоким телесным наказанием (отрубанием мизинца и троекратным бичеванием) прочих. Одиночное бегство раба пресекалось ещё более жестоким образом — раба побивали камнями, а рабыню сжигали заживо прочие рабы из поместья её господина.
Вместе с тем, в отдельных случаях они уже выступали не просто как движимое имущество своего господина, но как относительно самостоятельные субъекты права. Так, сам факт наличия у них права на ордалию говорил об их ограниченном включении в систему судопроизводства наряду с прочими категориями англо-саксонского общества, обладавшими элементами «позитивной свободы». Кроме того, раб получал определённую свободу в распоряжении своим имуществом, будучи допущен к торговым операциям. Возможно, что законодатели просто в силу собственных соображений опустили ещё какие-то сведения о правах и обязанностях рабов.
Обедневшие свободные, попадавшие в разряд арендаторов и людей под покровительством влиятельных соседей, начинают достаточно резко терять свой социальный статус и отчасти приближаться к рабам. В частности, лично зависимые люди не могли перейти к другому глафорду на службу или изменить своему глафорду (кроме случаев бегства от своего господина терпевших явную несправедливость зависимых держателей земли); также каралась практика переманивания и кражи чужих людей.
Утрата того статуса, которым бывшие кэрлы обладали в VII–IX вв., была связана также с разрушением родовых связей: теперь родичи далеко не всегда могли защитить своего товарища при тяжких преступлениях, например, краже (а при короле Этельстане практика взятия на поруки стала даже караться объявлением заступника «вне закона»). Всё чаще простые, непривилегированные свободные обращались к могущественным людям за помощью и поручительством в судебных делах; это постепенно вело к утрате ими права судебного представительства — одного из важнейших прав свободы, входившего в немецкую концепцию «общесвободных»(Gemeinfreien)[1256].
Однако нельзя не заметить и того, что под влиянием политики милосердия короля и церкви одновременно шёл процесс повышения статуса людей, лишённых ранее всех и всяческих признаков «позитивной свободы». Таким образом, категории рабской зависимости (þeow, þeowman), потеряв свою изначальную оппозицию в виде понятия «свободный человек» (ceorl, ceorlisc man, frigman, freoman), становились во многом техническими терминами, охватывавшими достаточно широкий круг зависимых людей с различной степенью правоспособности, но в равной степени подчинённых чужой власти. В этом проявилось явное сходство законов Эдмунда, Этельстана и Эдгара с Lex Ribvaria в той редакции, которая относилась к началу VII в.: там упоминались точно такие же категории личной зависимости (homo regius, homo ecclesiasticus, homo Romanus), которые уже не так резко противостояли
- Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима - Лидия Винничук - История
- Жизнь древнего Рима - Мария Сергеенко - История
- Экономика Древнего Востока, Древней Греции, Древнего Рима, Древней Руси - Коллектив авторов -- История - История / Экономика
- Очерки по истории архитектуры Т.2 - Николай Брунов - История
- История Древней Греции в биографиях - Г. Штоль - История
- Жизни философов и софистов - Евнапий - История
- Испания от античности к Средневековью - Юлий Циркин - История
- Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I - Джон Гай - История
- В поисках четвертого Рима. Российские дебаты о переносе столицы - Вадим Россман - История
- Эволюция средневековой эстетики - Умберто Эко - История