Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Блин, на что ты надеялся? Тут, поди, уж и картин-то нет. Всё вынесли да продали. И её нет. Лены вообще больше нет. Давно. Холод остановил её сердечко, а ледяное крошево заполнило лёгкие, пока ты плёлся по снегу, невменяемый от шока. Она утонула вместе с твоим сыном, которого ты посадил на переднее сидение вместо себя… Которого заставил пристегнуть ремень грёбаной безопасности, в итоге его и убивший…
За чем ты сюда шёл? За кем? На что надеялся, болван, ведь даже…
Я затих на полумысли. Запах… Запах!
Я помнил его! В дни, когда работа не простаивала, Лена приносила его даже домой. Так пахла её жизнь, её суть, она сама! Так пахла краска, которой она писала, но исключительно… свежая.
Я сглотнул. Не хотелось даже шевелиться, чтобы, не дай бог, не прогнать наваждение, но я всё же опустился на пол. Стало жарко. Не внезапно – отопление тут работало. Стянул шапку и медленно – в жизни ничего так медленно не делал! – чтобы не шуметь, расстегнул пуховик. Казалось, я что-то слышал. Как… мотивчик какой-то. Негромкий, порой проваливающийся, срывающийся. Такой обычно напевают с сомкнутыми губами, когда работа в радость, когда её сопровождают мысли светлые, чистые. Я сглотнул, чувствуя близкие слёзы.
Тише, чёрт подери, тише! Даже не дышать громко! Лишь бы не спугнуть, лишь бы не нарушить морок!..
Кто-то напевал совсем рядом. Я глушил приставучие мысли, сопротивлялся им, как мог, хоть за ними-то и пришёл сюда. Так напевала Лена. Тут напевала Лена. Она была всё ближе, ближе, и чудилось, что я ощущаю движение тёплого воздуха, потревоженного её перемещением по тесной мастерской и несущего запах свежей краски…
Прикосновение было лёгкое-лёгкое. Несмелое. Стыдливое. Её прикосновение. Родное – ни с чем не перепутать даже спустя тысячу лет! Рука скользнула по щеке, прошлась слегка по волосам и… напоследок игриво коснулась самого кончика носа. Я задрожал, переполняемый такой бурей эмоций, которой хватило бы на целый город! Так делала Лена. Дурацким этим своим тычком в нос она жутко раздражала меня, но… Сейчас я был готов за него умереть.
Пуховик был уже на полу, когда я, не веря в происходящее, потянулся руками сам. И ждала меня не пустота. Не холод, нет. А тёплая кожа – гладкая и всегда мурашками под моими пальцами. Лицо, постоянно прикрытое волосами. Шея. Плечи, грудь, талия. Я, готовый уже поверить в реальность всего этого, скользнул ниже, к животу.
И натолкнулся на шрам. Грубый след от кесарева сечения чуть ниже пупка.
Я обезумел. От запаха краски, от тепла родного тела. Схватил, прижал и врылся лицом в волосы, жадно ею дыша. Она застонала. Тихо и сдержанно. Обняла меня и стала гладить, щемя сердце этим позабытым запахом. Я подался вперёд, уложил и навис над ней. Я был слеп, не видел ничего, даже малейших очертаний, но мне этого и не нужно было. Глаза – врут.
Я вошёл в неё, и она сжала пальцами мои плечи. Задвигался – ошалевший, умерший и воскресший за последнюю минуту, дрожащий, – и поясницу обхватили тёплые ноги. Она опять застонала, и неизменно – очень тихо, стыдясь самой себя. Я целовал её и гладил. Старался быть всюду и всем. Хотел согреть. Отдать всё своё тепло за тот ледяной ужас, что она испытала, когда машина уходила под воду. Плавными и неторопливыми движениями заставить застонать громче, вскрикнуть, ожить!..
Когда момент настал, я взорвался, как не взрывался ни с кем: ни до неё, ни после. Тьма вспыхнула и закружилась, словно подожжённая, множеством неясных калейдоскопов. И силы отчего-то стали очень быстро покидать меня, я не успел ничего сказать ей, только подумать…
Тепло, запах, до боли знакомая кожа, шрам – всё было при ней. Не хватало лишь одного.
Биения сердца.
Когда я открыл глаза, увидел круглое окно над собой, что выходило на улицу прямо через крышу. Сквозь него внутрь проникал утренний свет, и не было уже ни темноты вокруг, ни вечернего тепла. Я зябко поёжился. Её рядом тоже не было. Я лежал на своём пуховике, весь в пыли и старой краске. А вокруг стояли упакованные, но так и не покинувшие стен мастерской картины.
Сон. Чёрт бы меня побрал, мне просто приснилось всё это… Я долго и бесцельно пялился в балки потолочного перекрытия, через раз задерживая дыхание, чтобы постараться воскресить в воображении тот самый запах свежей краски. Вставать, что-либо делать не было ни малейшего желания. Максимум, на что я сподобился, так это вынуть пачку «верблюдов». Да и то только для того, чтобы уставиться на бурую сигарету, которая укоризной темнела посреди первого же ряда.
Я поднялся, оделся и отряхнулся. Всё же закурил. Ничего Верка не продала. Похоже, её тут и не было даже. Странно. Я думал, от мастерской и холстика не останется – настолько жадна до денег была сестрица Лены. А тут имелось, что продать. Ещё бы! Пусть моя жена в полной мере и не успела заработать себе имя, но, как говорили, трагедия сильно подняла в цене её работы. Правда, только в Питере…
Не упакованными были только четыре работы, которые, скорее всего, никто не готовил к выставке. Например, портрет какого-то не то бурятского, не то вообще монгольского коневода. Суровый такой типаж. Позади него виднелась юрта, или что там у бурят, над которой стоял… стяг, что ли… Длиннющая такая палка с колесом на конце, к которому были привязаны девять пышных хвостов.
Вторым мне улыбался какой-то слащавый мальчик с Муз-ТВ. Он тужился соорудить серьёзный вид и почти наверняка был рэпером – выдавала ненавидимая мной кепка с прямым козырьком. На шее его висел внушающий страх и трепет символ. Непомерно большая латинская «N», стилизованная под молнию. Оригинально, н-да…
Только когда на третьем портрете я обнаружил девушку, внутри что-то зашевелилось. Задорная, веснушчатая, эта повзрослевшая Пэппи Длинный Чулок держала на ладони какую-то неведомую маленькую птичку, у которой, если присмотреться, было четыре крыла…
Тут же был и мой портрет: фоном алело расколотое небо, лицо серое и мрачное, а улыбка такая жуткая, словно минуту назад я собственноручно нажал на ядерную кнопку.
Я вынул монеты, что вернула мне Сорока. Так и есть. На них были нацарапаны ровно те же символы: «хвостатый» круг, птичка-мутант и молния. Про них говорила Лэйла!
Удивлению, что Лена нарисовала четырёх прирождённых Вотчины, почему-то места не
- Старый рыцарь - Дилара Маратовна Александрова - Героическая фантастика / Прочие приключения / Фэнтези / Эпическая фантастика
- Старый рыцарь - Крепкая Элья - Боевая фантастика / Героическая фантастика / Прочие приключения
- Белая Полоса вокруг - Алексей Абвов - Боевая фантастика
- Антимаг - Александр Гедеон - Боевая фантастика / Попаданцы / Периодические издания / Фэнтези
- Ловчие Удачи - Вячеслав Седов - Боевая фантастика
- Подрывник будущего. «Русские бессмертны!» - Александр Голодный - Боевая фантастика
- Клыки. Истории о вампирах (сборник) - Коллектив переводчиков - Боевая фантастика
- Ставка больше, чем смерть. Металл Армагеддона - Александр Голодный - Боевая фантастика
- Война Кланов. Медведь 1 - Алексей Калинин - Боевая фантастика / Боевик / Фэнтези
- Рыцарь из ниоткуда - Александр Бушков - Героическая фантастика