Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иудифь на эту просьбу лишь внутренне поежилась — жизнь давно уже отучила женщину от лишнего доверия. Попы ее вечно подозревали во всем плохом и всячески утесняли, селяне через одного норовили обмануть, или вовсе ничего не заплатить. Родовитые?.. Каждый раз, когда они к ней обращались, она внутренне обмирала. Ее матери ведь и яды заказывали, и приворотные, и такие зелья, чтобы нежеланный плод скинуть — никому не отказывала, за все бралась! Все усмехалась… Дочке же пришлось плакать, когда нашла упрямую родительницу на пороге дома, лежащую навзничь с пробитой головой. Хоронить в одиночку, горевать днем и вздрагивать от страха одинокими ночами — а затем и вовсе уезжать в другие края. Сразу после того, как одним недобрым вечерком к молодой тогда еще знахарке пришли в поисках надежной отравы!..
— Если опаску имеешь до церковного суда, то розыск книг лекарских есть дело государственное, и попы к нему никак не касаемы.
Увесистости негромким словам придала небольшая калита, звякнувшая о плахи стола серебряным содержимым.
— Здесь половина награды. Прошу, если есть… Покажи.
Сглотнув внезапный ком в горле, травница пригорюнилась. В конце-то концов, ну что она теряет? Главное свое достояние она за малым не наизусть помнит, и при надобности спокойно на новую бересту перенесет. А так… Случись опять бежать, так хоть перезимуют сытно и спокойно. Да и на черный день, поди, чего останется?.. Еще обновки можно будет справить. Сама-то ладно, а вот на Лушке одежка прямо горит — растет малая, к солнышку тянется. Опять же защиту обещают, по слову царскому…
— Не обманешь?
Подождав, пока начальственная дева (само по себе диво дивное!) выпростает из-под одежды нательный крестик и поклянется на нем никаких обид хозяйкам не чинить, травница подхватила калиту и вышла — сказав напоследок, чтобы немного обождали. Это самое немного затянулось примерно на четверть часа, по истечении которого она вернулась в обнимку с большим и увесистым свертком промасленной кожи. Развернула, бухнула на стол и выдохнула:
— Гляди, барышня, коль не шутишь.
Светя загоревшейся в глазах непонятной алчностью и надеждой, служащая Аптечного приказа притянула к себе рукопись в грязном, потертом, а кое-где даже и заплесневелом чехле из кожи в палец толщиной.
— Никак с тура кожу драли?..
Торопливо откинув в сторону чехол, и гораздо медленней и бережней — верхнюю обложку книги, молодая Колычева обнаружила под ней пяток тонких буковых дощечек, густо покрытых мелкими непонятными значками. Просветлела ликом, и немедля принялась искать что-то на внутренней стороне порядком исцарапанной обложки, ласково оглаживая растрескавшуюся и начавшую подгнивать кожу. Не нашла, и с явным сожалением вздохнула, мельком покосившись на нервничающую владелицу рукописи. Оставила свои розыски и перекинула вощаницы, добираясь до плохо выделанной телячьей кожи — занимавшей середину книги, разделяя собой потемневшие от времени дощечки и толстую кипу пропитанных конопляным маслом лубков бересты.
— Ох!!!
Добравшись до последней пергаментной страницы, густо расписанной все теми же незнакомыми ей значками, Есфирь буквально споткнулась глазами о место, в коем черточки древнего письма были дополнены парой небрежных строчек глаголицы. Заморгала, затем быстро пролистала десяток лубков, убеждаясь, что процарапанные на них древние значки постепенно уступают пусть и старой, но уже вполне понятной глаголице. Слегка побледнев и несколько раз перекрестившись (последнее не замедлила повторить и знахарка с ученицей), алхимик Аптекарского приказа поинтересовалась голосом, полным притворного равнодушия:
— В силах ли твоих читать эти письмена?
Травница молча подтянула к себе книгу, с затаенной грустью проведя пальцами по затертой обложке. Раскрыла примерно посерединке, и близоруко прищурилась:
— Аще похочишь врага своего извести тайно, для того возьми десять золотников[54] свежих листьев колокольца лесного[55], добавь один золотник резаного корня дятельника[56]…
Побледнев еще сильнее, Колычева бережно раскрыла рукопись в другом месте. Ее указательный палец легонько скользнул по мелким значкам «чертов и резов», нерешительно замедлился — и остановился почти в самом низу.
— Тут?
— Коли случилась Скорбь человеческая[57], то надобно в разогретый барсучий жир бросить двунадесять золотников истертой в пыль порезной травы[58]…
Очень внимательно выслушав рецепт снадобья от грудной чахотки[59] (и дотошно уточнив и прояснив незнакомые ей названия лекарственных трав), Есфирь ткнула напоследок в широкий кусок березового лубка с глубоко процарапанными записями. Прикрыла глаза, внимая, затем с отсутствующим видом выложила перед собой еще одну небольшую калиту. И пока хозяйка прятала вторую часть законной награды куда-то в складки платья, нежно погладила обложкутрехсоставной рукописи. Шептала что-то неслышимое, счастливо улыбалась… А затем в полный голос рявкнула:
— С-слово и дело государево!!!
Знахарка только и успела, что дернуться от испуга и попытаться загородить собой Лушу — как в ее убогом жилище разом стало тесно и многолюдно. Несколько неразборчивых слов твердым девичьим голосом, короткие мужские поклоны в ответ — и напоследок шорох холщового мешка, чье плотное нутро скрыло в себе единственную память о покойной матери. С усилием оторвав глаза от броской красной бирки, оседлавшей намертво увязанную горловину, женщина тихонечко перевела дыхание. Затем подняла лицо к вставшей барышне, дабы напомнить об ее обещаниях и клятве — и в душе вновь зашевелились нехорошие сомнения.
— Воля государя Димитрия Иоанновича моими руками. Слова Его — на моих устах!
Постельничие сторожа, услышав такое вступление, разом вытянулись и замерли (не отпуская, впрочем, мешка) — а в углу, позабытая всеми, шмыгнула носом девчонка.
— Я, государь-наследник Московский и Великий князь Литовский, приглашаю почтенную Иудифь стать моей личной. Почетной! Гостьей!..
* * *
Когда почил с миром Сигизмунд Август Ягеллон, и литовская знать в жарких спорах решала, кто же воссядет на опустевший престол — низшие сословия по всей Литве начали испытывать закономерную тревогу и даже страх. Ибо мало что можеть быть хуже для простолюдинов, чем жить во время безвластия и смутных перемен! Впрочем, стоило шляхте определиться в своих предпочтениях, а ясновельможной Пан-Раде призвать на трон властителя-московита, как часть забот и опасений литвинской черни ушла в прошлое. Но только часть!.. Да, война с давним соседом-соперником Литве более не грозила — но вот с другой стороны, ее самовольный выход из прежней династической унии сулил практически неизбежную войну с королевством
- Промышленникъ - Алексей Иванович Кулаков - Альтернативная история
- На границе тучи ходят хмуро... - Алексей Кулаков - Альтернативная история
- Промышленникъ - Алексей Кулаков - Альтернативная история
- Великий князь - Алексей Кулаков - Попаданцы
- Тихие шаги РОКа - Алексей Кулаков - Альтернативная история
- Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982 - Леонид Гурунц - Альтернативная история
- Я всё равно тебе солгу - Агата Чернышова - Периодические издания / Современные любовные романы
- Иное решение - Андрей Семенов - Альтернативная история
- Петля судеб. Том 3 - Андрей Александрович Васильев - LitRPG / Периодические издания
- Королевские иллюзии[СИ] - Антон Кулаков - Мистика