Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1960-е годы формируют совершенно иной образ Второй мировой войны. Ее опыт по-прежнему сохраняет актуальность, но его оценка оказывается принципиально осложненной и неоднозначной. Публикации воспоминаний фронтовиков, свидетельства бывших узников лагерей смерти проливают свет на оставленные без внимания в момент всеобщей победно-парадной эйфории факты, которые свидетельствуют о том, что война была гораздо более чудовищной и бессмысленной, чем это казалось прежде. Кроме того, она воспринимается сквозь призму негативной оценки затянувшихся военных действий во Вьетнаме, казавшихся большинству американцев бесперспективными и абсурдными.
Ощущение фантастичности, абсурдности, разрыва привычных связей – вот основные составляющие нового отношения ко Второй мировой войне, которое обнаруживается в американских романах 1960–1970-х годов: например, «Уловка-22» (1961) Дж. Хеллера, «Бойня номер пять» К. Воннегута и «Радуга земного притяжения» (1973) Т. Пинчона. Эти произведения объединяет представление их авторов о непостижимости мира, безразличного по отношению к человеку, о бессилии разума. Перед читателем раскрывается гротескная реальность, сконструированная из стереотипов современной рассудочно-репрессивной культуры. Соответственно, война, трактуемая как проявление разума-культуры, изображается в крайне карикатурных формах. Хеллер, Воннегут и Пинчон в понимании войны ориентируются уже не на Хемингуэя, как Мейлер и Джонс, а на Луи-Фердинанда Селина, продемонстрировавшего в романе «Путешествие на край ночи» (1932) чуждость человеку, созданному из плоти и крови, идеологических стереотипов культуры, поддерживаемых искусством. Следуя традиции Селина[477], Хеллер, Воннегут и Пинчон обнажают механизмы современной культуры, показывая, что она зиждется на принципах власти и насилия (войны). Долг солдата, патриотизм, героизм, братство воинов – всего лишь опасные заблуждения, пустые риторические приемы. Отрицание культуры, отождествляемой писателями 1960-х годов с идеей власти, заставляет их отказаться от принципов письма, которых придерживались их предшественники. Традиционному роману с четко прописанными сюжетными линиями они (главным образом это касается Воннегута) противопоставляют фрагментарность текста, разорванность сюжетных линий, нарушение причинно-следственных связей. Сама возможность и правомерность искусства подвергается здесь сомнению.
Романы Воннегута и Хеллера оказали заметное влияние на все дальнейшее американское искусство, так или иначе связанное с темой войны. Воннегутовский взгляд на мир обнаруживают главным образом произведения, посвященные Вьетнаму: «Рожденный четвертого июля» (1976) Рона Ковика, «Курьеры» (1977) Майкла Герра и «В поисках Каччато» (1979) Тима О’Брайена. Вьетнамская война предстает в них как нечто абсолютно нереальное, как комикс или как затянувшаяся наркотическая галлюцинация. Персонажи этих романов, оказавшись на войне, осознают себя объектами воздействия механизмов репрессивной культуры, пытающейся редуцировать человека к функции.
Было бы некоторым преувеличением заявлять, что роман Курта Воннегута «Бойня номер пять» принципиально изменил представление американцев о войне. В нем скорее подобран объективный коррелят тому чувству, которое все разделяли. После Воннегута говорить о войне так, как это делали Хемингуэй, Мейлер и Джонс, стало невозможным. Впрочем, известнейшие режиссеры Голливуда в фильмах 1970–1990-х годов, посвященных Второй мировой войне и войне во Вьетнаме, в отличие от Воннегута, были крайне серьезны и избегали иронических интонаций, показывая события натуралистически, во всех отталкивающих подробностях. Эту тенденцию легко обнаружить в лентах С. Кубрика, Брайена де Пальмы, Ф. Ф. Копполы, О. Стоуна и др. И все же у них ощутима воннегутовская линия в изображении воюющего человека. Его тело подвергается насилию, он деромантизирован, лишен героического ореола. Вовлеченный в абсурдную реальность войны, он оказывается безвольной игрушкой враждебных ему сил. Все эти мотивы присутствуют в романе Воннегута, на котором мы остановимся подробнее.
Разум и война
В предисловии к этой книге автор заявляет о своем желании написать роман о бомбардировке Дрездена в 1945 году авиацией союзников. Хотя Воннегут – он сам об этом уведомляет читателей – безусловный профессионал в своем деле, произведение о войне у него почему-то не получается. Создается совершенно другая книга: о том, как пишется роман, точнее, о том, как он не пишется. Выяснение причин творческой неудачи, невозможности говорить о войне приводит автора «Бойни» к пониманию специфики войны, еще шире – реальности, своего «я» и созданию новой поэтики, отражающей это понимание.
Для Воннегута, как и для многих интеллектуалов его поколения, сформировавшихся под влиянием французского экзистенциализма, мир, лежащий по ту сторону человеческого «я», абсурден и непознаваем. Он никак не связан с человеком, безразличен по отношению к нему[478]. Всегда оставаясь вещью в себе, мир не поддается оформлению и концептуализации, уклоняясь от тех антропоцентрических схем, которые набрасывает на него культура. Эту достаточно популярную в XX веке идею Воннегут иронически обыгрывает в «Бойне», пересказывая содержание книги собственного персонажа, писателя Килгора Траута, «Маньяки четвертого измерения». В ней говорится о психически больных людях, не поддающихся лечению, поскольку причины их заболеваний относятся к области рационально непостижимой, то есть к четвертому измерению. Законы, регулирующие реальность и человеческое поведение, непознаваемы и абсурдны. Мир систематизируется культурой. Все ее проявления – разные формы борьбы с хаосом, продиктованной стремлением увидеть в нем порядок, смысл и механически связать с человеческим «я». Основанием культуры является разум, дистанцирующий человека от изменчивой природной стихии, от предметов и явлений. Разум выводит человека из тела мира и ставит его над миром, заставляя личность считать себя высшей целью эволюции, венцом творения. Эта внеположность, утверждаемая культурой, обеспечивает нас правом власти над миром, правом приспосабливать его к себе, перестраивать в соответствии с собственными целями. Действительность предстает осмысленной, целесообразной, оправданной с точки зрения человека. При этом она подвергается насилию и обедняется, умаляется до схемы. Тело мира не может уместиться в прокрустово ложе человеческих идей и концепций, потому подвергается пытке, насильственному расчленению. Разум сокращает или растягивает мировое тело до требуемого размера. Вечной остается мифологическая схема построения космоса сообразно перводействиям богов младшего поколения, расчленяющих
- Корпорация «Подмосковье»: как разорили самую богатую область России - Анна Соколова - Публицистика
- Тайный порок - Джон Толкиен - Публицистика
- Кастро - Фмдель Кастро - Публицистика
- Этика Михаила Булгакова - Александр Мирер - Публицистика
- Язык животных: подходы, результаты, перспективы… - Жанна Резникова - Языкознание
- Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию. - Роман Красильников - Языкознание
- Английский язык: самоучитель - Денис Шевчук - Языкознание
- Иллюзия свободы. Куда ведут Украину новые бандеровцы - Станислав Бышок - Публицистика
- Письма Колумбу. Дух Долины - Рольф Эдберг - Публицистика
- По справедливости: эссе о партийности бытия - Андрей Ашкеров - Публицистика