Форма входа
Читем онлайн Автор и герой в лабиринте идей - Андрей Алексеевич Аствацатуров
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
в среднем весе. Не могу сказать, что это звание сильно импонирует мне, но для Кона оно значило много. Он не имел склонности к боксу, напротив – бокс претил ему, но он усердно и не щадя себя учился боксировать, чтобы избавиться от робости и чувства собственной неполноценности, которое он испытывал в Принстоне, где к нему как к еврею относились свысока. Он чувствовал себя увереннее, зная, что может сбить с ног каждого, кто оскорбит его, но нрава он был тихого и кроткого, никогда не дрался, кроме как в спортивном зале»[323]. Важно, что мир не враждебен Кону (и всякому человеку), а безразличен по отношению к нему[324]. Однокурсники (Кон опасается, что они будут оскорблять его из-за национальности), несмотря на его чемпионский титул, не обращают на Кона никакого внимания, и никто их тех, с кем Кон учился, даже не может его вспомнить: «Никто из его сокурсников не помнил его. Они даже не помнили, что он был чемпионом бокса в среднем весе»[325]. Кон ложно интерпретирует внеположенную ему действительность и вносит в нее смысл (враждебность), которого в ней нет. Подобного рода попытка навязать свое «я» реальности, ориентируясь на ложные ценности, становится в романе объектом иронии Хемингуэя. Эпиграфам к «Фиесте» (слова Гетруды Стайн и цитата из Экклезиаста), напоминающим читателю о текучем, бренном характере всего материального, и в том числе человеческого[326], иронически противостоит фраза, открывающая роман: «Роберт Кон когда-то был чемпионом Принстонского колледжа»[327]. Герой именно погружен в суету (о суете говорит Экклезиаст), подчинив свою жизнь ничтожнейшим целям, имеющим преходящий смысл. Парадоксальность ситуации заключается в том, что, пытаясь утвердить свою индивидуальность, Кон тем самым ее утрачивает, попадая во власть стереотипов, которые суть ложные ценности. Кон оказывается конформистом[328]. Он увлекается эпигонскими романтическими текстами вроде книг У. Г. Хадзона и начинает строить собственную жизнь по их моделям: «…он начитался У. Хадзона. Занятие как будто невинное, но Кон прочел и перечел „Пурпуровую страну“. „Пурпуровая страна“ – книга роковая, если читать ее в слишком зрелом возрасте. Она повествует о роскошных любовных похождениях безупречного английского джентльмена в сугубо романтической стране, природа которой описана очень хорошо. В тридцать четыре года пользоваться этой книгой как путеводителем по жизни так же небезопасно, как в этом же возрасте явиться на Уолл-стрит прямо из французской монастырской школы, вооруженным серией брошюр „От чистильщика до миллионера“. Я уверен, что Кон принял каждое слово „Пурпуровой страны“ так же буквально, как если бы это был „Финансовой бюллетень“»[329]. Сквозь призму романтических стереотипов и романтической риторики[330] Кон и воспринимает мир, считая это собственными чувствами и мыслями. Романтическая тяга к запредельному реализуется в его ситуации как желание отправиться в далекий экзотический мир Южной Америки. Кон стремится уйти от ответственности адекватного и непосредственного восприятия действительности в реальность условных схем. Его эмоция, которую он принимает за глубокое индивидуальное чувство, на самом деле условна, ибо она не имеет оснований в его личности, а заимствована из романтического текста: «Мне было жаль Кона. Я ничем не мог ему помочь, потому что я сразу наталкивался на обе его навязчивые идеи: единственное спасение в Южной Америке, и он не любит Парижа. Первую идею он вычитал из книги и вторую, вероятно, тоже»[331].
Это качество переживаний Кона становится очевидным, когда читатель узнает, что Кон вообще не способен испытывать чувства, вызванные реальным миром. Барнс говорит о том, что Кон ни разу в жизни не был влюблен. Когда герои проезжают живописную Испанию, Кон засыпает: «Показались длинные бурые хребты, поросшие редкой сосной, и буковые леса на далеких склонах гор. Дорога сперва шла по верху ущелья, а потом нырнула вниз, и шофер вдруг дал гудок, затормозил и свернул в сторону, чтобы не наехать на двух ослов, заснувших на дороге. Горы остались позади, и мы въехали в дубовый лес, где паслись белые козы. Потом пошли поляны, поросшие травой, и прозрачные ручьи, мы пересекли один ручей, миновали сумрачную деревушку и снова стали подниматься в гору <…> Немного погодя горы кончились, появились деревья по обе стороны дороги, и ручей, и поля спелой пшеницы, и дорога бежала дальше, очень белая и прямая, а потом мы въехали на пригорок, и слева на вершине горы показался старинный замок, тесно окруженный строениями, и колыхаемое ветром пшеничное поле, поднимающееся до самых стен. Я оглянулся через плечо – я сидел впереди рядом с шофером. Роберт Кон спал, но Билл смотрел по сторонам и кивнул мне»[332]. Внушая себе любовь к выдуманному им самим образу Южной Америки, Кон невосприимчив к красоте реальной природы. В любовных переживаниях Кона и его поведении по отношению к Брет обнаруживается та же псевдоромантическая модель. Исполненный условных, сентиментальных чувств, он возводит ее к романтическому идеалу, вновь избегая ответственности ее адекватного восприятия. Кон искренен, но у читателя возникает ощущение, что герой разыгрывает роль рыцаря, погруженного в возвышенно-платоническую страсть, молчаливо опекающего свою прекрасную даму: «Кон встал и снял очки. Он стоял наготове, изжелта-бледный с полуопущенными руками, гордо и бесстрашно ожидая нападения, готовый дать бой за свою даму сердца»[333].
Барнс понимает, что поведение Кона обусловлено его нарциссизмом, любованием своей позой: «Кон все еще сидел за столом. Лицо его стало изжелто-бледным, как всегда, когда его оскорбляли, но вместе с тем, казалось, ему это приятно. Он тешил себя ребячливой полупьяной игрой в герои: все это из-за его связи с титулованной леди»[334]. После скандала и драки с Барнсом и Педро Ромеро Кон дважды, как заученную роль, повторяет одну и ту же слезливую сцену раскаяния, словно герой неудачной сентиментальной мелодрамы, и, безусловно, наслаждается трагедийностью своей любви. Таким образом, попытка субъекта свести свой внутренний (и внешний) мир в единую систему оказывается бессильной. В результате он лишь замыкается в сфере уничтожающих индивидуальность стереотипов.
Нас в данном случае интересует эксплицированная Хемингуэем интенция создать антиромантический текст. Однако представление о том, что «Фиеста» – своеобразная реализация романтической позы самого автора, показывающая красоту человеческого поражения (Барнса), отнюдь не лишено основания[335].
Образ Кона связан в романе Хемингуэя не только с отрицанием романтизма (или эпигонского псевдоромантизма), но и с представлением о фиктивности психологизма и психологического героя. Такие современники Хемингуэя, как Дж. Джойс и Т. С. Элиот, включают не удовлетворяющие их стратегии порождения текста в мир своего произведения, но при этом играют с ними, препарируют, интерпретируют их, выявляя их условность. В свою очередь, автор
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Автор и герой в лабиринте идей - Андрей Алексеевич Аствацатуров бесплатно.
Похожие на Автор и герой в лабиринте идей - Андрей Алексеевич Аствацатуров книги
- Коро-коро Сделано в Хиппонии - Дмитрий Коваленин - Публицистика
- Азбука жизни. Вспоминая Советский Союз - Михаил Строганов - Публицистика
- Трудные дети и трудные взрослые: Книга для учителя - Владимир Иванович Чередниченко - Психология / Публицистика
- Хроники турбулентости 2020-2023 - Август Котляр - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Публицистика
- Вас невозможно научить иностранному языку - Николай Замяткин - Языкознание
- Мемуар. Стихи и переводы. 1965–2023 - Леонид Абрамович Юзефович - Поэзия / Публицистика
- Теория литературы. Проблемы и результаты - Сергей Зенкин - Языкознание
- Дневник учителя. Истории о школьной жизни, которые обычно держат в секрете - Райан Уилсон - Биографии и Мемуары / Зарубежная образовательная литература / Воспитание детей, педагогика / Публицистика
- История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Восстановление разрушенной эстетики - Владимир Шулятиков - Публицистика