Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 мая 1867 года, среда
Тот же холод, идет мокрый снег, и дует гнуснейший северяк.
Большой вечер и концерт в честь славян у графа Кушелева-Безбород ко. Что за роскошь, что за великолепие в убранстве дома и во всем, что касалось пиршества! Зимний сад, например, залитый огнями, представлял нечто волшебное. Славяне, кажется, были очень тронуты всем, что для них тут делалось: весь этот блистательный вечер был создан для них рукою, которая не жалела денег и расположила все с большим тактом и приличием. Я познакомился с Головацким и еще каким-то сербом. Первый говорит по-русски хорошо, а второй порядочно. Больше всех обращали на себя внимание Палацкий и Ригер. Лицо и обращение первого изобличают ум и хорошее воспитание; физиономия второго очень энергична. Посетителей было более семисот, и на всех великолепный ужин. Но я не хотел ужинать и уехал часу во втором, или, лучше сказать, ушел, потому что не нашел извозчика до самого дома. Больше всех говорил я с Бажановым, Буняковским, Краевским, Пыпиным.
Князь Горчаков не был на вечере. Граф Кушелев показывал мне записку, в которой князь говорит, что он до последней минуты еще надеялся быть у него, но теперь оказывается, что не может. Записка получена вечером. Говорят, с австрийским посольством было объяснение, вследствие которого ни Горчаков не явился на вечер, ни государь не принял славян у себя, хотя велел передать им самый любезный привет.
Вчера на представлении „Жизни за царя“ в Мариинском театре произошла демонстрация: публика с криком и шумом встретила польскую мазурку. В демонстрации деятельно участвовали славяне, повторяя свое: „Слава, слава!“
11 мая 1867 года, четверг
Обед в зале Дворянского собрания в честь славян. Зала буквально была набита гостями, так что едва оставалась узенькая тропинка между столами для прохода лакеев, разносивших блюда. На стенах красовались флаги и гербы всех славянских племен, над которыми простирал крылья русский орел. Верхние галереи были заняты дамами. На эстраде помещались хоры музыкантов и певцов. Общий характер праздника был оживлен и не лишен торжественности. Речей за обедом большинство, конечно, не слышало. Однако, по свидетельству тех, которые их слышали, наши речи вообще были плохи, кроме речи графа Толстого: ее все хвалят. Я же знаю только то, что все эти речи были чрезвычайно длинны, особенно речь Ламанского. Из славян лучше прочих говорил Ригер. Вероятно, все это будет напечатано. Музыка и певчие исполняли славянские песни. Из них мне особенно понравился народный гимн чехов. После обеда загремели жуковские песельники, и пошла русская пляска. Все это было очень недурно и вполне прилично. Я за столом сидел между Глебовым и молодым Тройницким. Каждый из нас, русских, заплатил по двенадцати рублей за обед; славяне же были нашими гостями. Они, кажется, остались всем очень довольны. Их угощали не только роскошно, но и искренно, приветливо.
До обеда славяне отслушали обедню в Исаакиевском соборе, где служение отправлял архиерей, в честь праздника Кирилла и Мефодия. После обедни они были в Академии наук на заседании Второго отделения. Тут действовал Срезневский в качестве представителя славянских наречий. После заседания осматривали музей. Я больше всех говорил с Головацким и Молчаном.
Казацкий генерал Я. П. Бакланов с удивительною рожею. На ней как будто отпечатана такая программа, что если он хоть четвертую часть ее исполнил, то его десять раз стоило повесить. А между тем — странное дело — тут же видно и какое-то добродушие.
12 мая 1867 года, пятница
Продолжал читать Троицкого. Наш философ в своей книге о немецкой психологии бьется изо всех сил, доказывая, что только у англичан есть настоящая психология, что их индуктивный метод есть единый истинный, православный, а все немецкие исследования о духе — тупоумная ересь. С немецкими философами он вообще не церемонится, но благоговеет до идолопоклонства перед Бэконом, Локком, Миллером, Броуном, Бэном и проч. Даже француз Кондильяк у него выше всех немецких философов.
Впрочем, в английском методе есть и свои хорошие стороны, например описательная часть разных душевных явлений.
13 мая 1867 года, суббота
В этой трагикомедии, которая называется жизнью человеческою, бывают легкие интермедии вроде обедов, званых вечеров и проч. Вот и сегодня обед у графа Толстого, министра народного просвещения, — все для тех же славян. Некоторые из последних сказали теплые и одушевленные речи. Вообще они восхищены не только приемом нашим, но и многим, что у нас видели. Один из них сказал: „Мы многого ожидали, а нашли то, что превзошло всякое ожидание“. Разумеется, они не видят оборотной стороны медали, особенно наших административных порядков, не знают наших министров. Да и пусть не знают. Все-таки из того, что они у нас видят, кое-что есть и действительно хорошего. Один из славян сегодня, например, говорил мне с восхищением о судах наших.
17 мая 1867 года, среда
Вчера первый день если не совсем теплый, то хоть немного потеплее, несмотря на то, что ладожский лед запрудил всю Неву.
Человек достигает житейской мудрости только собственным опытом и собственными ошибками, но обыкновенно приобретает ее тогда, когда уже не в состоянии вкушать плодов ее.
Нет ничего глупее, как жаловаться на свои неудачи. Ведь что посеял, то и пожнешь. Но выклюют птицы и истребит жатву непогода? — Так что ж? Чего ты не мог отвратить своими силами, то должен сносить терпеливо, так как не для тебя же все делается.
Люди ужасно любят прикидываться добродетельными мучениками в минуты невзгоды, а больше всего мы бываем вовсе не добродетельными мучениками своих собственных глупостей, страстей и предрассудков.
21 мая 1867 года, воскресенье
Прескверная привычка откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Многие думают, что они очень добры, потому только, что они не делают зла.
Кассационный сенат отверг прокурорский протест по делу Протопопова и утвердил решение судебной палаты об изъятии его от всякого наказания. Событие замечательное и отрадное.
Амнистия полякам.
24 и 25 мая 1867 года, среда и четверг
Эти два дня провел в „Пустыньке“ у графа Алексея Константиновича Толстого, автора „Иоанна Грозного“. Тут были еще Маркович, Благовещенский и Костомаров. „Пустынька“ — нечто вроде роскошного замка на берегу Тосны, на расстоянии от Петербурга в час с четвертью езды по Московской железной дороге и в четырех или пяти верстах от станции Саблино. Жена графа С.А., бывшая Бахметьева, оказалась одною из моих бывших учениц. Мы были приняты и угощены с
- Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко - Биографии и Мемуары
- Военный дневник - Франц Гальдер - Биографии и Мемуары
- Записки - Модест Корф - Биографии и Мемуары
- Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев - Биографии и Мемуары
- Болельщик - Стивен Кинг - Биографии и Мемуары
- На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера - Генрих фон Фосслер - Биографии и Мемуары
- Гражданская война в России: Записки белого партизана - Андрей Шкуро - Биографии и Мемуары
- Записки Видока, начальника Парижской тайной полиции. Том 1 - Эжен-Франсуа Видок - Биографии и Мемуары
- Диссиденты 1956–1990 гг. - Александр Широкорад - Биографии и Мемуары
- Мой театр. По страницам дневника. Книга I - Николай Максимович Цискаридзе - Биографии и Мемуары / Театр