Форма входа
Читем онлайн Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Лидия Марковна Яновская
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
так принято. Так вот, по советскому так принято авторство рукописей не было защищено. Охрана авторства относилась только к сочинениям опубликованным. Чужую рукопись, малую или большую, чужое открытие, чужую мысль или просто удачное словосочетание, почему-либо вымаранные редактором, мог использовать кто угодно и как угодно: не опубликованные и, следовательно, не прошедшие цензуру, эти тексты считались несуществующими. Украсть же то, чего не существует, согласитесь, невозможно. Было принято: если у вас увели рукопись, не рыдайте и не рвите на себе волосы. Пытающийся скандалить автор вызывал раздражение, считался смешным, мелочным, жадным. Зато те, у кого был доступ к чужим рукописям, чувствовали себя славно. Торжествующая безнаказанность!
Вот этот нюанс советского литературного быта В. В. Петелин попробовал распространить на журнальные публикации. А что? Удобно. Признaем за автором, так и быть, его вышедшие книги. А то, что опубликовано в журнале? Кто его читал, этот журнал?
Впрочем, Д. А. Гиреев тут, разумеется, ни при чем.
Как Лев Сибиряков превратился в Баттистини
Итак, зимою 1980–1981 года ту же информацию, которая не устраивала Гиреева в моих письмах, он обнаружил в письмах Т. Н. Кисельгоф. И беда была не в том, что его книга уже вышла и до следующего издания поправки в нее не внесешь. Беда в том, что в сочиненной им истории что бы то ни было исправить было невозможно. Письма Татьяны Николаевны Гиреев сохранил. В гости, как уже знает читатель, не заехал.
Это был последний год жизни Т. Н., и она где-то в глубинах своего подсознания знала это. Прошлое, взбудораженное литературой, расспросами, письмами и визитами булгаковедов, наваливалось на нее. Оно тяготило ее, не желало уходить в небытие. Поэтому она писала мне: приезжайте! Я не приехала. Поэтому же она потянулась к Гирееву.
Может быть, то, что в его сочинении раздражало меня, ей казалось трогательным («Ты ли, Тасенька, что с тобой?» — «Если бы знал ты, Мишенька, что я пережила…»). Может быть, вульгарная сентиментальность («Мать и сестры все рыдали»), которую я воспринимала как пошлость и безвкусицу, ее умиляла. Иногда простодушный читатель и простодушный зритель всем сердцем принимают плохую прозу или плохое кино, видя в них то, чего в них нет, и наполняя условные, ходульные коллизии своими истинными, глубокими, отнюдь не условными переживаниями.
Но и Гиреев не пришел.
Весною 1981 года она тяжело проболела гриппом. Писала мне: «…Помогла мне моя соседка Анна Иосифовна, она просила передать Вам привет. Я уже поправляюсь, больше не лежу, но слабость не дает мне ничего делать, а я к этому не привыкла. У нас в этом году зимы не было, дожди и очень сильные ветры…» (1981, 19 марта). В последних ее письмах заметно слабеет и становится неразборчивым почерк, все чаще она едва до половины дописывает слова.
Где-то в эту пору у нее появляется утомительная Чудакова — очень холодный, настойчивый и почему-то имеющий большие права человек. И когда возникает со своим магнитофоном Леонид Паршин, старая женщина уже совсем беззащитна…
Все мы используем какие-то приемы, чтобы расположить к себе человека, которого очень хочется разговорить. Паршин сыграл роль бедного студента. Было ему лет около сорока, но — небольшого роста и субтильного сложения — ей он показался трогательно юным, двадцатилетним — студент! И одет он был по последней моде — тогда носили что-то тесное и, кажется, даже рваное. До Туапсе эта московская мода не дошла, и старушка решила, что у бедного юноши нет денег на приличный костюм.
На этот раз никаких намеков на ресторан, конечно, не было. Разворачивался совсем другой сюжет. Но похоже, что по-настоящему счастлива она была именно теперь. Ведь мы все дорожим не теми, кто тратит на нас внимание, силы или средства, а теми, кто нам обходится дороже всего.
«Каждое утро, — пишет Паршин, — меня ждала чашка кофе с коньяком, завтрак и какие-нибудь сладости. А ведь она получала 28 рублей в месяц. В месяц! В перерывах между записями я с каким-то особым удовольствием бегал в магазин за хлебом и другими мелочами. Тогда она доставала потертый кошелек и со строгим видом пыталась отсчитать мне потраченную мелочь. <…> Было видно, что и в бесхитростный обед вложено великое старание, а на столе всегда появлялась бутылка столового вина»[228].
Надеюсь, что интервьюер был достаточно тактичен и сделал все, чтобы не оставить брешь в ее бюджете; для него расходы на ее скромный стол действительно были мелочью. И если бы он был чуть профессиональнее как исследователь… если бы не смотрел на Т. Н. как на счастливую карту в своей игре на успех… записям его цены бы не было.
По-видимому, это была ее последняя нежность, последний вздох ее старого сердца. Женщина была благородна, добра, но очень одинока. И в магнитофонных записях Паршина заговорила с интонациями, которые так нравились ее собеседнику и которых я у нее не слыхала.
Совсем недавно она писала Гирееву: «Уважаемый Девлет Азаматович! Большое Вам спасибо за такое теплое письмо, оно согрело мою старость. Ваша книга с дарственной надписью для меня — очень большой подарок. Конечно, кое-какие неточности Вы допустили, но… это ведь неважно — писатель имеет право на творческое отношение к материалу…» (1980, 3 декабря).
«Дорогой Девлет Азаматович! Откровенно говоря, мне не просто перенестись в прошлое, тяжело бывает листать свою жизнь, и дело не только в том, что приходится напрягать свою память, а… тяжело сознавать тот печальный факт, что жизнь прожита, что близких, родных уже нет. Меня, кстати, многие атакуют письмами, просят писать, кое-кто приезжает, но… Очевидно, Вы завоевали мои симпатии своей интересной книгой, которая так живо мне напомнила мое прошлое, и своими задушевными письмами, поэтому я Вам так подробно пишу» (1981, 8 февраля).
А три месяца спустя Паршин записывает ее слова: «Вы знаете, когда я прочитала эту книгу (речь о книге Д. А. Гиреева. — Л. Я.), то прямо пришла в ужас! Там такое понаписано, чего никогда не было. Я возмущалась, написала ему письмо»[229]. И далее, по пунктам разобравшись с Гиреевым и осторожно обойдя Чудакову (с Мариэттой Омаровной Паршин предпочитает не связываться), Т. Н. в его записях неожиданно принимается за меня. Я уже больше не «милая Лидия Марковна», как она называла меня в письмах до магнитофонного наезда Паршина, — теперь пренебрежительно: «эта самая Яновская»…
Под напором гостя, который ей, незащищенной, кажется милым и преданным, ее привычный самоконтроль воспитанного человека отступает, смешивается важное и случайное, вкус изменяет ей и на первый план выступает то, что до сих пор для нее
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Лидия Марковна Яновская бесплатно.
Похожие на Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Лидия Марковна Яновская книги
- Белая гвардия Михаила Булгакова - Ярослав Тинченко - Биографии и Мемуары
- Дневник Елены Булгаковой - Елена Булгакова - Биографии и Мемуары
- Булгаков. Мастер и демоны судьбы - Борис Соколов - Биографии и Мемуары
- Автор как герой: личность и литературная традиция у Булгакова, Пастернака и Набокова - Джастин Вир - Литературоведение / Публицистика
- Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий - Ирина Захаровна Белобровцева - Культурология / Литературоведение
- Неизвестная грань творчества Михаила Круга - Леонид Ефремов - Биографии и Мемуары
- Неизвестная грань творчества Михаила Круга - Леонид Ефремов - Биографии и Мемуары
- Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский - Биографии и Мемуары / Литературоведение
- Полководец. Война генерала Петрова - Владимир Васильевич Карпов - Биографии и Мемуары / История
- Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2 - Ирина Кнорринг - Биографии и Мемуары