Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После гибели Картье время вращалось вокруг Логинова большими стрелками настенных часов, а он существовал в нем неподвижно, словно вбитый гвоздь, затаившийся под смятой молотком шляпкой, в опасении, что стрелки эти докатятся до вертикального совпадения, и его встряхнет и выдернет из дюбеля резкий выкрик деревянной слепой кукушки. Такое время – ожидание Судьбы.
Господи, дай только подкопить силы. Пусть случится что-то, но не сейчас. Он боялся заговаривать о себе со знакомыми, бежал от общения, забирался в ракушку поглубже, повинуясь осознанному инстинкту самосохранения.
И все-таки это произошло. Растрясла его встреча с Утой. Время сорвалось в бег, спираль раскрутится в прямую и убежит за горизонт. Надо было выбирать, выбирать срочно, и не только то, что предлагала немка. Логинов ощутил невозможность пережить эту смену физического состояния времени в одиночку. Да еще этот дурацкий вопрос о его бывших женщинах…
– Балашов, – огорошил он поутру невыспавшегося писателя, – ты куда пропал?
– Никуда. Тут я. Куда мне деться.
– Старик, скажи мне честно: ты бы уехал отсюда?
– Куда? Погода видишь какая – только дома сидеть. Хляби под ногами небесные. И рань петушиная.
– Нет, вообще, уехал бы? Из этого вселенского навоза, который и есть потому Третий Рим! Меня немка в Германию зовет. Уговаривает. А Мария – в Италию. Жалко им Володю Логинова, честного российского гражданина. Как думаешь, не заскучаю там, в европах, не загнется моя печень от ностальгии? Ты же специалист по душам, вот и звоню.
Балашов был польщен и обрадован звонком, который воодушевил писателя на советы.
– А ты, Володя, любишь кого из них? Ностальгия по родине – я думаю, пустое сейчас слово. Это тоска не по месту, а по времени. Иллюзия былой молодости и свободы. Я так думаю. Так что если любишь – езжай. Решать тебе. Тебе меру свободы и одиночества выбирать. Тебе джин тоником разбавлять.
– Видишь, как ты поворачиваешь… Любишь. Я свою жену любил. Со школы, с первого класса. Горел от любви. Только мой отец говорил – погоди жениться, выучись, на ноги встань. Ждали, ждали, отец строгий был, а мать – сердечница. Его ослушаешься – так он на ней все срывает. Я за мать боялся. Кто ж тогда знал…
Балашов слушал и удивлялся. Видно, крепко зацепило Логинова, никогда он не открывал ему этого своего прошлого, так и слыл старым холостяком.
– И что? – подбодрил он надолго замолчавшего собеседника.
– А то. Когда я из Афганистана вернулся, денег уже довольно было, там заработал на командировочных. Да и в облаках я не витал, я ведь от мира сего человек. Гордился этим всегда, потому и отца послушался. Резонно он всегда говорил, с толком. Кавказский дед в нем с псковскими родичами перемешался. «Квартиру можешь купить – женись тогда. Без гнезда только кенари живут. Потому что в клетке». А она меня все спрашивала: «Ну когда, Володя! Ну нужен тебе этот Афганистан, нужен тебе этот кооператив – проживем, как другие живут, квартиру временно снимем. В Жуковском или в Балашихе. Или в Дубне. Дубна – дивный городок… А то пройдет моя молодость». Боялась взрослеть. Голову мне склонит на плечо и щебечет: «Что мы все, как студенты, мыкаемся». Жалко ее было, все подружки переженились, дети уже пошли, на стольких свадьбах мы с ней отгуляли, а потом по домам разъезжались по разным – у нее-то клетуха хрущевская и старший брат с семейством в придачу. Москва в период «Москвошвеи»… Застой. Жаль было, а свое гнул, мужской характер показывал. Все обещал – вернусь из загранки, сыграем и мы свадьбу.
Голос Логинова сломался, трубка вновь замолчала надолго. Балашов боялся спрашивать. Наконец Логинов продолжил:
– А ты спрашиваешь, кого. Ута – хорошая, мне интересно с ней. И вообще все так складно выходило. Честная. Но только вот купили вас всех, честных, и ее еще десять раз купят. С честными нашими, видно, по жизни так. Только я там зачем? Ехал бы ты вместо…
– А Мария?
– Эх, старик… – вздохнул Логинов. – Чудная она девушка. Чудная. Но она во мне еще десять лет будет видеть Картье. А я не Картье. Я, может, больше, чем все вы, швейцарец, но все равно русский. Мне почитания недостаточно, мне чувство подай. А через десять лет станет она либо активисткой «Гринпис», либо забубенной учительницей. Скорее учительницей. Скучно, господин Балашов. Мне, проигравшему солдату этой войны, скучно.
– А здесь что? Весело? Ты же обобщаешь, ты же самому себе Картье и Ютова простить не можешь, а нам и подавно… Ты прямо как земский лекарь, по порыву душевному к мужикам рванувшийся. Рванулся и обозрел вдруг всю низость своего народа. Своя́го… А в отместку за свой идеализм вот-вот примешься его быдлом звать. Это цинично и, как минимум, недемократично.
– От «вот-вот» до «быдла» – разница такая же, как от идеи до материи. Разные миры это. Что же до цинизма, то, может, полезнее быть циником, чем идеалистом. Здесь, по крайней мере.
– Думаю, нет.
– Думаю, да. Я тебе и пример приведу. Доказательный. У меня один знакомый в депутатских помощниках гарцует. Так когда барин его к народонаселению выезжать готовится, экскурс по району совершать, то собирает он своих холуев и говорит: «Так, что на этот раз быдлу будем впаривать?» Жутко? Цинично? Вот я тоже возмущался, пока одной хохмы не узнал. Об одной его предвыборной технологии – так это у нас называется. Депутат сам по себе неказистый, местного значения, но на нем новую задумку обкатывали, для «больших» готовили. Объявили людям на селе: будет депутат Иванов в местах наших, бывшей властью заброшенных, дорогу прокладывать. Ну, народу-то что, народ-то у нас скептический на вещи практические, почесали репы свои, дорогой больше, дорогой меньше, ясное дело, под строительство столько бабок увести можно! Но депутат – другое. С подходцем. За сто долларов нанял негров, фуфайки оранжевые да ушанки им надел и кайло им в руки вручил. Вот тут мужики в восторг пришли – это ж, мля, вот мы какие! Самосознание у нас – охрененное, раз негры у нас почти как на плантациях вкалывают! Нет, наш мужик Иванов, горой за него пойдем.
- Какова цена наших поступков? - Елизавета Евгеньевна Королькова - Русская классическая проза
- Полное собрание рассказов - Владимир Владимирович Набоков - Зарубежная классика / Разное / Русская классическая проза
- Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов - Русская классическая проза
- Усмешка дьявола - Анастасия Квапель - Прочие любовные романы / Проза / Повести / Русская классическая проза
- Заметки о чаепитии и землетрясениях. Избранная проза - Леон Леонидович Богданов - Разное / Русская классическая проза
- Маленькие Трагедии - Александр Пушкин - Русская классическая проза
- Толераниум - Татьяна Андреевна Огородникова - Русская классическая проза
- Нить времен - Эльдар Саттаров - Прочая документальная литература / Историческая проза / История / Политика / Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Тайный коридор - Андрей Венедиктович Воронцов - Русская классическая проза